Наталия Никитина - Далекое имя твое...

Гнетущею тучей повисала тишина в такие моменты. Каждый об одном и том же думал, хотя и по-разному. Но никому из них не дано разрубить этот узел.

Старик кряхтел, ворочался на своей печке. Ольга штопала одежонку. Руки ее жили своей особой жизнью, не зная ни минуты покоя.

Внезапно размышления деда прорывались наружу вроде не относящимися ни к чему словами:

— Я вот курю, подыхаю, можно сказать, от курева. На кого обижаться? Кого винить?..

Временами он закашливался, чуть не задыхался, колотил кулаком по деревянной перекладине, будто вдалбливая кому-то: «Нельзя так делать! Нельзя так делать…» — и, обессилев, замирал надолго.

Однажды как-то перед сумерками, только Имре ставни сходил закрыть, снаружи послышалось, как под чьими-то шагами завизжал снег. Какое-то шевеление на улице почудилось. Старик встрепенулся, как старый ворон в гнезде.

— Ольга, Ольга! — хрипящим шепотом. — Прячь Имре скорей! В подпол!

Видать, между ними было заранее договорено, что делать.

Ольга смахнула с колен тряпочное рукоделие, острием топора приподняла самую широкую доску в полу. Чернота подпола дохнула сыростью. Имре скользнул туда, о всех болячках забыл. Коснувшись дна, забился между каменной стеной и кадушкой. Замер. Только слышал, как заколотилось сердце, готовое выскочить. А с улицы уже стучали по ставне.

— Игнат Васильевич! Живой?

— Кого леший несет на ночь? — внешне спокойно отозвался старик, спешно покидая печку.

— Открывай, свои! Заспался, не узнает…

Ольга накинула тулуп на плечи, заторопилась открывать, загремела засовами в сенцах.

Двое в валенках, в телогрейках, в шапках-ушанках, обивая ногу об ногу, настороженно протиснулись в избу.

— Сбились. В Бобровку шли… О, да ты не один, Игнат Васильевич! С бабой.

— С какой бабой? Внучка моя.

— Вроде бы не было. И документы имеются?

— Ты по своей службе должен бы знать: Корзовое летом бомбили…

— Что ж это, ее отца с матерью?.. Погибли-то, говорили…

— Кто же? Теперь кому я ее оставлю?

Ольга стояла вся белая, сесть боялась: сейчас Имре найдут.

— Подходим к избе — тихо у тебя. Раньше кобель голос подавал. Сдох, что ль?

— Сдох… Гости заезжали вроде вас. Дорогу спрашивали по осени.

— Прикончили? — догадался разговорчивый. — Ты что ж нас с гостями равняешь?

Другой молчал, слова не произнес, будто не слышал.

Дед только вздохнул тяжело, не желая распространяться.

— Нелюдимый ты какой, дед. Вот проведывай тебя…

— Такая у вас работа.

— Да уж… — разговорчивый поскреб лоб задумчиво, — работа — не позавидуешь. Ладно, перекурим да пойдем. Правда, сбились. Еле пролезли у Анютино. Снегу насыпало… Табак-то есть у тебя? Где прячешь?

— Вон в гарнушке…

— И как вы тут в такой дыре сидите? А с другой стороны, как у Христа за пазухой.

Свернули цигарки, задымили, будто поплыли в синем облаке.

— Ох, крепок! Как он у тебя такой получается? Весь в хозяина… Правильно говорю, Игнат Васильевич?

— Вам виднее.

— Какой-то ты неразговорчивый нынче.

— Слава Богу, наговорился… — не сдержался старик.

— Нездоровится ему, — вмешалась Ольга, — всю неделю больной валяется. Я уж в деревню за лекарствами бегала.

Пока Ольга говорила, напарник всю избу молча обзыркал. Хорошо, что утром Ольга ведро в сенцы отнесла, под лавкой спрятала. А больше — что могло вопросы вызвать? Стол, табуретки, полати с накинутым одеялом… Все на виду. Ничего лишнего.

— Правда, наши фрицев погнали? — спросил дед.

— Где слышал? — сразу насторожился молчаливый.

— Дык внучка в Березовку бегала, там и слышала.

— Правда, правда… Ну, пора нам, а то к сумеркам не успеем добраться до места. Ишь как рано темнеет. Тут никого мимо не видать было вчера, позавчера?..

— Вроде нет, — отозвался дед. — Теперь тут разве на танке по такому снегу… Бывало, всю ночь прожектора по небу бегают, канонада… Теперь откатились, слава богу, вороны не слышно.

— Что-то ты, Игнат, все Бог да Бог… Помог тебе твой Бог, когда ты сидел?..

— Куда уж. Кроме вас некому помочь теперь. И то — посадить только, — не удержался Игнат Васильевич и отвернулся, не желая разговаривать.

— Ничему ты там не научился, вижу… — с затаенной угрозой усмехнулся разговорчивый.

— Ладно, пойдем, — дернул его за локоть молчаливый напарник. — Не наговорился дед. Некогда нам тебя развлекать. На всякий случай поглядывай.

— А что?

— В Сухой Балке парашют собаки нашли. Есть данные — с подбитого самолета. Так что, если что, сами понимаете, — он многозначительно глянул на Ольгу и деда.

И тут же беззаботно:

— Ох, тепло-то как у вас, а нам опять на мороз… Между прочим, красивая у тебя внучка, дед. Береги. Будем иметь в виду…

С тем и отбыли.

Старик, до того не бравший трубку в рот и глядевший, как пришельцы дымили, сейчас торопливо набил ее табаком, долго разжигал, ни слова не говоря. Прокуренные пальцы его дрожали.

— Бога не поминай… Дай тебе власть, сам, паршивец, выше Бога сядешь, — заворчал старик. — Без штанов бегал: «Дядь Игнат! Дядь Игнат!» Увертливей шшынка был, так, бывалыча, и смотрит в глаза, подачки ждет. Так дерьмом и вырос: сдал — и глазом не моргнул. Для плану, видать.

Еще посидели, уже в темноте. Молча. Видя только силуэты друг друга.

— Как думаешь, ушли? — тихо спросил старик. — Поди, выгляни осторожно. Только накинь на себя что-нибудь.

Через пару минут Ольга вернулась, в сенцах погромыхала запорами, облегченно сообщила:

— Ушли, далеко уже. Но вначале постояли. Слушали, должно быть. Что-то они заподозрили, дедушк. Ты заметил: один-то разговорами отвлекал, а другой все зыркал по сторонам, я думала, заставит подпол открыть… Ты что, знаешь их?

— Как же. Одного, разговорчивого, — Фролка бесштанный. Он меня и сажал, сволочь, тьфу! Это он перед тобой еще сдерживался. А то что ни слово, то мат. Ладно. Не станут они возвращаться… Уже нажрались где-то, домой пойдут. Вытаскивай нашего квартиранта. Эт сверху на землю смотреть интересно, а из подпола особо не наглядишься…

Имре вылезал наверх, как пес побитый. Одно дело лицом к лицу с судьбой своей встретиться, другое — в прятки играть, ждать, когда тебя за шиворот вытащат. И уже не за себя переживал, — за Ольгу с дедом. Им в первую очередь рассчитываться. А от него, значит, не отстали. «И снег не помог: нашли парашют, теперь и меня искать будут. Вот ведь какая закавыка. Надо срочно решать что-то. Не получилось курорта».

— Ну что, сынок, по расстрелу мы с тобой заработали. Получить осталось, — посасывая костяной мундштук, подытожил дед, когда Имре расположился напротив. — Я-то думал, наконец война отступилась. Не слышно ее. А войне не всегда, оказывается, шум нужен. Чего-то надо придумывать.

— Уйду я сегодня же! — решительно отрезал Имре. — И концы в воду. А что со мной будет — дело десятое. Зато вас никто не тронет.