Артем Ляхович - Заговор

Та вскрикнула, инстинктивно прикрыв Юнгу.

В ту же секунду капитан крикнул:

— Женни, Юнга, не двигаться! Замерли!.. Почтеннейший, — он выждал паузу и заговорил медленно и спокойно, — почтеннейший, вам лучше опустить вашу пушку. Все мы безоружны. Ваше дуло здесь нелепо, как бомба на пикнике. Опустите его — и ступайте своей дорогой, если не желаете разделить с нами ужин.

Торссон не опускал пистолет. Рука его дрожала.

— Поймите, наконец, что мы не более воинственны, чем ваш ватник. Да, я знаю — этот дом принадлежал контрабандисту Горпу, но мы не имеем к нему отношения. Теперь это наш дом — для отдыха в тишине и покое, вдали от поклонников, от городского шума. Я купил его для Женни, для Рэя — Юнги, для нас. Мы играли в нечто, связанное с духом этих мест. Я рассказал жене про Горпа… для нее контрабандисты — романтика, сладкая жуть, плащи и шпаги, а вовсе не будни, как для вас. Вообразите, и так бывает. Нам весело думать, что мы возим сандал и драгоценные кораллы, а не одежду и книги. Остальное — фантом, химера, тень прежних обитателей дома, упавшая на нас. Поймите, наконец…

Торссон попятился назад, не опуская оружия, — и, спотыкаясь, ринулся к лесу. Там он оглянулся несколько раз, вновь наводя пистолет на них, и вновь бежал, сгорая от позора, от непонимания, от разрыва связей и явлений, пока не скрылся из виду.

Женни вдруг бурно разревелась, уткнувшись капитану в грудь, и все вопрошала, глотая слезы:

— Ну чего же он так? Ну чего? Ну чего?..

Обняв жену, поглаживая ее по голове и рукам, капитан взял за руку Юнгу, завел их обоих в дом и крепко запер дверь на все замки.

Фуга — многоголосная музыкальная пьеса, в которой разные голоса повторяют одну и ту же тему, передразнивая друг друга, каждый — на свой лад.

— Слушай!

— Ну?

— И что, ты был… прямо в Лондоне?

— Ну да. В Лондоне был, и в Париже, и в Берлине…

— Врешь!

— Не вру… хотя — все равно. Можешь не верить: я ведь знаю, что я не вру.

Такой ответ озадачил Рэя-первого: он даже остановился на миг, — но тут же кинулся догонять Рэя-второго.

Они сбегали с корявых улочек городской окраины — вниз, к морю и зелени.

— И что, мама с папой вот так брали тебя с собой?..

— Ну да. А как еще?

— Нну… А что в Лондоне?

— То есть?

— Ну, как там?.. Туман, кэбы, да?

— Не помню. Я же маленький был.

— А по-моему, ты просто врешь!

Рэй-второй не ответил, и Рэй-первый заговорил снова:

— А я видел твою маму в театре. Это точно твоя мама?

— Откуда же я знаю, кого ты видел…

— Ну как, Женни Лин… она такая тоненькая, да? И танцует одна, и голая? Меня отец водил.

— Сам ты голый! Это костюм такой.

— Костю-юм? Эй, слушай, а чего ее Женни зовут? Как девчонку? И чего ты — Геллерт, а мама у тебя — Лин? Так не бывает!

— Очень бывает. У мамы — сценический псевдоним. Это имя такое, специальное — для зрителей. Евгения Геллерт — не балеринское имя, оно толстое и в капоре. А Женни Лин — совсем другое дело: красивое и легкое, как девочка из воздуха. Так интереснее. И вообще — ее так раньше звали…

— А ты тоже с ней танцуешь?

— Меня мама учила — совсем немного…

— Слушай, а твой папа — кто?

— Как это? Мой папа — это мой папа.

— Да ну… ты дурак, что ли? Кто он, — как он называется? Что делает?

— Он… много чего делает. Сразу и не расскажешь… А называется — Нэд Геллерт.

— Да ну!.. я не о том. А правду говорят, что он бывший король?

— Король? Это кто ж такое говорит?

— Да говорят… А кто он? То ли король, то ли герцог, я не… Слу-у-ушай, так ты тоже выходишь герцог?!

— Я не герцог. Я Рэй.

— Вот дурак! Я тоже Рэй, да еще первый! А ты — второй!

— Будь первым, будь хоть нулевым, если хочешь. А я — не второй и никакой, а единственный. Рэй Геллерт.

— Ты — Рэй Дурак! Рэй Брехун!..

Рэй-второй остановился, посмотрел на кривляющего Рэя-первого и сказал ему:

— Если я дурак — почему ты увязался за мной? Я не звал тебя.

И побежал дальше.

Рэй-первый стоял некоторое время, хлопая глазами, затем — побежал вдогонку:

— Слу-у-ушай! А он что, пират?

— Кто?!

— Да папа твой!..

— Это кто ж тебе такое сказал?

— Так пират, да?

— Он не пират, он капитан. Только бывший. Он раньше и воевал, сражался с врагами на корабле. У него и сейчас корабль есть.

— Кора-а-абль?! Обалдеть! И вы что… плаваете?

— Плаваем. Все вместе. Он только маленький, яхта называется…

— А меня возьмете?

— Какой ты… разнообразный! То дураком ругаешься, то «возьмете?»

— Дак я ж шутил, я ж это…

— И сейчас шутишь? Про «возьмете?»

— Сейчас — нет… Так возьмете?

— А что? Будешь вторым юнгой…

— Урррра!!!.. Слушай, а он тебя сильно лупит?

— Кто-о?!

— Да папка твой?

— Лупит? Ты что? Он же мой папа!

— Ну… мой знаешь как лупит меня! Так надо. Чтоб я рос честным.

— А почему ты не можешь… просто расти честным?

— Ну… папка так говорит. Он знаешь кто? Он заместитель прест… престу… пред-се-да-теля правления банка, во! Он все знает, как надо. Мне вообще нельзя тут с тобой бегать…

— Почему это?

— Потому что! Я его сын. Я должен… ну, ездить и все такое. Так папа говорит.

— Кому должен?

— Что-о?!

— Кому должен, говорю?

— Не, ну ты дур… не понимаешь, что ли?

— Нет.

— Так просто говорят: я должен то-то и то-то. Так надо. Слушай!.. И что, мама не волнуется, когда ты тут бегаешь?

— Она и сама бы побегала со мной. Ей нельзя сейчас…

— Что?!

— Нельзя. Она раньше, как была свободна, бегала со мной, и мы играли — так здорово…

— Как это — мама бегала? Мамы не бегают! Ты… ты… ты врешь! — даже задохнулся Рэй-первый.

— Пойдем спросим у нее, — улыбнулся Рэй-второй. — Сейчас она не может играть: ей покой нужен.

— А что она — заболела?

— Нет. Она делает мне братика.

— Чего?!

— Братика делает, — терпеливо разъяснял Рэй-второй. — Или сестричку. Она еще не знает, кто получится.

— И как она его делает? В кастрюле?

— Нет. В животе. Он у нее большой-пребольшой, и там братик сидит.

— В животе?!

Рэй-первый, в который уже раз крепко озадаченный, замедлил ход, пытаясь представить братика в животе. Затем побежал догонять:

— Слу-ушай! А как это — играть с мамой?

— Очень здорово! — крикнул Рэй-второй, тренируясь в прыжках через канаву — с одного берега на другой. — У меня мама что надо! Ее нипочем не догонишь! Я ее повалил! Давно уже…

— Повали-и-ил? Как это?

— На лопатки! Без жуликов! Мы боролись с ней. Сейчас-то ей нельзя: братику больно будет…

— Боро-о-олись? — Рэй-первый пытался увязать несовместные для него вещи: «мама», «играть» и «боролись». — А… мама у тебя очень знаменитая?

— До ужаса! Ее все узнают, прохода не дают… Она или усы клеит, или в маске ходит…