Михал Вивег - Роман для женщин

ОН, дескать, завтра думает заняться дайвингом. Он решительно не хочет навязываться, но, может, мы не против совершить небольшую морскую прогулку вдоль острова? В сочетании, скажем, с легким обедом?

Оливер молчит.

— Ну как, поедем? — говорю ему, прямо и холодно парируя его взгляд. — Или дайвинг тоже слишком символичен?

— Что ж, хорошо, — говорит Оливер. — Поедем.

— Будем фоткать? Взять фотоаппарат? — спрашивает меня Оливер утром в номере, когда мы собираемся в дорогу.

Я приготавливаю три больших багета с сыром и бастурмой и каждый в отдельности с необыкновенной тщательностью, почти с нежностью заворачиваю в салфетки. Кидаю на Оливера беглый взгляд: он, пожалуй, далек от иронии, вид у него вполне деловой.

— Как хочешь, — говорю я, но про себя надеюсь, что аппарат он возьмет.

— Так я возьму его? — спрашивает он дружески.

— Хорошо, — улыбаюсь я в ответ.

Оливер, обняв меня, глубоко вздыхает. Я глажу его по спине.

— Прости мне вчерашнее, — шепчет он. — Я вел себя как идиот.

Я целую его, словно могу этим откупиться.

Наконец мы плывем, и в пути настроение немного поднимается. Оливер после долгого перерыва снова старается быть забавным. Мы пьем настоящее французское шампанское (бутылка стоит в серебряном ведерке со льдом) и закусываем бутербродами с лососем и моими багетами. Море синее, солнце приятно припекает.

— Быть при деньгах — любому по кайфу, — роняю я вслух.

— В прошлой жизни я, скорее всего, был богатым аристократом, — говорит Оливер. — Считаю так по той причине, что для меня не составило бы никакого труда приспособиться к роскошной жизни.

Потом мы фотографируемся на носу яхты. Сначала ОН снимает меня и Оливера, потом я фотографирую их вместе. Они оба раздеты по пояс, и сравнение, которое предлагает мне глазок фотоаппарата, далеко не в пользу Оливера.

— Ну давай же, — торопит он меня.

Я нажимаю спуск.

Мне хотелось бы сфотографироваться рядом с НИМ, но я не решаюсь попросить об этом Оливера.

Вы когда-нибудь, милые дамы, погружались под воду с мужчиной, в которого вы все больше влюбляетесь? Происходит это примерно так: на берегу ОН натягивает вам на ноги длинные цветные ласты, в которых надо пройти всего лишь несколько метров, отделяющих вас от морской глади, но и этих нескольких метров вполне достаточно, чтобы вы мгновенно превратились в толстую, неповоротливую утку. Уже в море ОН надевает вам огромные очки и полностью погружает вашу голову в воду — убедиться, что в очки не затекает ни капли. В то время как вы сплевываете соленую воду и представляете себе, как вы выглядите с уродливо примятой прической, мужчина вашего сердца старается плотно укрепить очки. Затем, сообщив, что картина дна искажена преломленным солнечным светом (эти слова звучат для вас, как самая прекрасная поэзия), засовывает вам в рот нечто вроде боксерского предохранителя зубов, так что ваша верхняя губа выглядит теперь так, будто ее укусил шершень. Потом ОН снова окунает вашу голову, и когда вы открываете глаза и начинаете дышать (удивительно, но получается!), то обнаруживаете вокруг несказанную красоту.

Вы плывете посреди голубой тишины, и вода бережно приподнимает вас.

Повсюду вокруг плывут десятки разноцветных рыб.

В водяных струях у самого дна волнуются растения, которых вы никогда в жизни не видели.

ОН радуется вашему изумлению. Раз, другой опускается до самого дна и вылавливает для вас раковину святого Иакова. Конечно, вы не можете говорить и объясняетесь лишь глазами — и робкими прикосновениями. Когда вы, например, совсем приближаетесь к берегу, ОН берет вас за руку, чтобы в прибое вы не поранились об острые камни. Ваши лица так близко, что вы даже корите себя, что не купили водоупорный make-up. Когда наконец вы выныриваете, у вас размокшее, просоленное и помятое очками лицо, но вы счастливы.

Так счастливы, что при ближайшей возможности тайком подсовываете ЕМУ свой телефонный номер.

— Ну как было? — спрашивает меня мама в субботу после прибытия.

— Хорошо… — отвечаю.

Мама склоняет набок голову, устремляя на Оливера вопросительный взгляд.

Оливер пожимает плечами.

Еще в тот же день звоню своей парикмахерше и записываюсь на ближайшее по возможности время. Брею лобок и ноги. Подумываю и о визите к дантисту Мразеку, чтобы отполировать зубы, но, представив себе все его скабрезности, решаю лучше купить отбеливающую пасту. Забегаю к бабушке, но не могу сосредоточиться на ее сбивчивом рассказе о том о сем и лишь рассеянно поддакиваю. Возвращаюсь домой и, постирав грязное белье, развешиваю его на балконе. При этом коротко переговариваюсь с Жемлой: жена прошла химиотерапию, ей лучше. Носки, плавки и майки Оливера в мокром виде кажутся еще более жалкими, чем обычно. Возвратившись в комнату, снова проверяю мобильник.

Никаких пропущенных звонков.

Никаких новых сообщений.

Почему он не звонит?!

Когда Оливер отлучается в туалет, я вынимаю из фотоаппарата пленку и кладу ее в сумку, чтобы в городе отдать проявить. Потом подхожу к куче распакованных вещей и, прежде чем Оливер спускает воду, беру в руки раковину святого Иакова.

Она еще пахнет морем.

Наконец утром в воскресенье сообщение:

БЕЗ ТЕБЯ НЕТ КАЙФА. ТОЛЬКО С ТОБОЙ ХОЧУ БЫТЬ ПОД ВОДОЙ.

Я этим настолько растревожена, что тут же бегу в ванную: сняв с душа шланг, три раза обдаю себя и отлично успокаиваюсь (да, милые дамы, я знаю, вы поступаете так же…).

Звоню Ингрид и приглашаю ее на обед в ресторан «Лувр», где ей все выкладываю: возможно, я встретила настоящего мужчину. ОН потрясающий. ОН стильный. Я описываю обстоятельства нашего знакомства и наш совместный дайвинг. Рассказ ужасно захватывает меня. Обычно я говорю немного, но сейчас, пожалуй, могла бы часами рассказывать обо всем Ингрид. Снова и снова.

— Мне кажется, я люблю его, — говорю я.

Слушаю, как звучат эти слова в моих устах.

— Чушь, — укрощает мой пыл Ингрид. — Ты любишь его яхту. Любишь его фирменные часы и серебряное ведерко для шампанского. Но не в этом все-таки дело…

— Оливер твердит то же самое. Над фирменными вещами мы всегда потешались. Но я скажу тебе кое-что: мне это не только не кажется смешным, мне это нравится. Ничего не могу с собой поделать. Тут есть свой смак. Это просто безумно… элегантно.

— Ты говоришь, как твоя мать, — замечает Ингрид.

Вечером мы идем с Оливером в кино. Одет Оливер ничуть не лучше, чем обычно. Старая майка вся в катышках, и на ней еще крошки попкорна. В зале, на счастье, тут же гаснет свет. На экране бегут первые рекламы.