Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи

— Что? — переспросила женщина.

И, воспользовавшись неосторожным замечанием мужа, она принудила его остановиться, чтобы посмотреть ткани.

По прибытии в Лиссабон Фиалью отвел Афонсу в комнату, которую снимал раньше сам. Только тогда он объяснил ему, в чем будут состоять его обязанности. В определенные дни он должен будет являться за печатными материалами в магазин тканей, куда они заходили. Здесь он должен готовить пакеты для разных секторов и отвозить в определенные места либо передавать товарищам, которые будут ему указаны. Вот и все!

— Что от тебя требуется, так это спокойствие, осторожность и точность. Ногам твоим будет много работы, но голову ты не утомишь.

Важ уже сказал ему, что он будет работать в аппарате распространения, но, по правде сказать, Афонсу предполагал, что эго будет иначе.

— Многому здесь не придется учиться, — заметил он с разочарованной улыбкой.

— Это ты так считаешь! — сурово сказал Фиалью.

Потом он приступил к объяснениям. Рассказал о расписании поездов и автобусов, о наиболее подходящих местах, где можно переночевать, о дорогах, которые надо выбирать, о способах подготовки и доставки свертков, об осторожности, с которой следует подходить к встречам, о том, как лучше вводить в заблуждение патруль гвардии, и о тысяче хитростей, чтобы надежнее обеспечить распространение прессы.

— На этой работе ничего не может делаться с риском. Правила конспирации должны соблюдаться строго.

Афонсу в душе улыбнулся. Фиалью был явно тщеславен. Афонсу вспоминал о сцене в поезде и о дерзости, с которой тот открыл чемодан контролеру. Смелость спасла его. Но не было ли это опасной авантюрой? Желая увидеть его замешательство, он задал такой вопрос.

Фиалью не смутился. Он встал, подошел к шкафу и вынул две книжки, которые подал Афонсу. То были брошюры церковного издания. Поскольку Афонсу не понял, что тот хотел этим сказать, Фиалью объяснил, что в чемодане, который он перевозил, партийная пресса была прикрыта вот такими брошюрами. Контролер не посмотрел, но если бы он и сделал это, то, вероятно, не заметил бы других печатных материалов.

— Это вовсе не рецепт, — добавил он. — В нашей работе нот единых канонических приемов. Нужно обладать выдумкой и в каждом отдельном случае выбирать наиболее подходящий образ действий.

Все, что Фиалью объяснил, показалось Афонсу искусственным, мелким и имеющим сомнительную эффективность. Необыкновенным было то, что товарищ явно придавал огромное значение этим пустякам, ибо говорил о них целых два часа.

Под конец он назначил встречу и простился. Когда он направлялся к выходу, Афонсу остановил его, приняв внезапно решение. Раньше он решил не говорить с Фиалью насчет Марии. Но в последнюю минуту поступил иначе. В нескольких словах он объяснил, что намеревается как можно скорее повидаться с подругой.

— Ты должен был поговорить об этом с Важем, — сказал Фиалью. — Мария ведь не в моем секторе.

Поскольку Афонсу напомнил, что он хотел это сделать, но Важ заявил, что следует договариваться обо всем с Фиалью, последний объяснил:

— Он, наверное, не знал, о чем ты хотел поговорить. Изложи ему свою просьбу, когда встретишься с ним. Со своей стороны, я поставлю об этом вопрос в ближайшее время.

Вопреки ожиданию Фиалью отнесся с пониманием. Но что означало «в ближайшее время»? В партийной машине это могло означать дни, недели, месяцы или годы.

В общем он ожидал недолго. Неделю спустя встретился с Важем, который должен был указать ему, куда доставлять прессу для района. Попросил о встрече с Марией.

— Это не в моей компетенции, — ответил Важ. — Я не могу ни назначить, ни разрешить встречи такого характера. — И, видя, как расстроен Афонсу, он, чтобы как-то утешить его, добавил те же почти слова, что произнес Фиалью:

— Я поставлю вопрос при первой возможности…

«При первой возможности, при первой возможности…» — повторил про себя Афонсу. Он понимал, что такая форма ответа означала плохо скрытую незаинтересованность, бюрократический подход. Согласиться с тем, чтобы вопрос решался таким образом, было равносильно тому, чтобы отступить. А отступить означало бы разрушить полностью мечту, которую он лелеял при переходе в подполье. Нет, не мог он пассивно согласиться с тем, чтобы с этим вопросом было покончено так. С неожиданной горячностью он стал настаивать на важности и срочности встречи.

— Долг партии внимательно относиться к вопросам личного порядка, которые поднимают кадровые работники, — аргументировал он. — Ведь в личном счастье каждого товарища заинтересован не только он сам, но и партия.

Важ остался невозмутим. Согласен ли он с ним? Уж не знает ли он что-нибудь такое о Марии, что не хочет ему сказать?

— Еще сегодня я должен встретиться с Рамушем, — спокойно сказал Важ, когда Афонсу кончил говорить. — Все, что я могу сделать, это назначить тебе встречу с ним. Он решит.

Так и поступили.

Как всегда в хорошем настроении, Рамуш приветствовал его, хлопнув по спине, поинтересовался, как он привыкает к новой жизни, подбодрил его. Когда Афонсу заговорил о встрече с Марией, он тем же тоном ответил:

— Ты же знаешь, что у нас не клуб, где все встречаются, что-бы поболтать. Я хотел бы тебе помочь, но встречи между партийными работниками проходят только по деловым поводам.

Афонсу, однако, стал настаивать.

— В конце концов, что ты ждешь от этой встречи? — сухо спросил Рамуш.

— Я полагаю, ты знаешь о том, какие у нас были отношения до того, как она перешла в подполье…

— Отношения? Отношения? Ты что, спал с ней?

Смущенный, покрасневший, Афонсу хотел пояснить. Но как объяснить Рамушу, когда тот ставит вопрос так грубо? И в конце концов, какие отношения были между ними? Афонсу внезапно понял сейчас, что между ним и Марией фактически не было никаких обязательств, ничего такого, что он мог бы привести в качестве убедительного довода.

— Мы нравимся друг другу… — объяснил он все же.

Рамуш снова рассмеялся, но этот смех теперь показался Афонсу колким и жестоким.

— У вас что же — флирт?

Как мог Афонсу, не будучи смешным, говорить о глубине своих чувств? Если то, что они нравятся друг другу, не было достаточным доводом, то какую другую причину он мог бы привести? У него появилось желание замолчать и оставить все как есть. Однако он ясно представлял себе, что если сейчас откажется от того, чтобы повидаться с Марией, то никогда больше не сможет повторить свое требование. К тому же насмешливый вид Рамуша, его пренебрежительная манера, его неделикатность еще больше усилили в нем желание бороться.

— Вопрос для меня ясен, товарищ, — сказал он уверенным тоном, который удивил его самого. — Мне нравится подруга, я ей нравлюсь, и я хочу жениться на ней. Поскольку мы в кадрах партийных работников, я думаю, партия сможет найти решение.