Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи

Все как один набросились на смуглолицего, приводя примеры побед и повышений зарплаты, которые были достигнуты с помощью комиссий.

— Вы только посмотрите! — громко кричал Алфреду, переводя взгляд с одного на другого. — У них есть комиссия, a они хотят с ней покончить!! У нас в поселке ее не было, и мы создали ее…

— Он не знает Португалии, — гневно произнес краснощекий плотный крестьянин, не привыкший, видимо, к многословию.

— О ком речь? — спросил на ухо Важ у Сагарры.

Речь шла о товарище, с которым Афонсу связался несколько дней назад. Он член бюро в лекторе, где больше всего батраков. Это бюро находилось под прямым контролем районного комитета.

Важ промолчал, лишь желваки напряглись. Известие не из приятных. Значит, и комитет, и сам Афонсу, несмотря на проведенные дискуссии, продолжали внушать крестьянам свои собственные взгляды.

Смуглолицый сохранял спокойствие. Он не поддавался мнению большинства и старался доказать свою правоту.

Важ не выдержал и вмешался.

— Здесь столкнулись два взгляда на вещи. Виноват не ты, — твоя организация оторвана от реальной жизни, она стоит в стороне от успехов, которые каждодневно происходят в районе. Я согласен с тем, что сказал здесь товарищ, — ты не знаешь страны, кажется, ты приехал из-за границы…

— Я придерживался и придерживаюсь точки зрения партии, — убежденно возразил парень.

— Точнее, районного комитета, — сухо возразил Важ. — Но хватит об этом. Собрание еще не закончилось, ты услышишь мнение и других товарищей. Думаю, ты изменишь свое мнение.

По мере того как собрание продолжалось, лицо парня все больше и больше вытягивалось от удивления. Все, что он тут узнал, явно противоречило указаниям, которые он получал от районного комитета.

Происходящее не укладывалось в готовые схемы. Его пугало отсутствие дисциплины, которая господствовала на собраниях, в которых он участвовал. Временами он готов был увериться, что попал на сходку антипартийной группы. Но приведенные факты открывали совершенно неизвестную картину событий в его собственном районе, о которых он не имел понятия.

Удивление парня было настолько велико, что он долго сомневался в правдивости услышанного. Ему даже показалось, что он присутствует на конкурсе охотничьих рассказов, где о борьбе крестьян говорят так же, как об охотничьих и рыболовных трофеях.

А речь шла о крестьянских собраниях в поместьях и деревнях, о выборах в комиссии площадей, о борьбе за повышение поденной платы, о требовании дать работу больным и старикам и даже о краткосрочной забастовке.

Для смуглолицего было внове, как общие заключения вытекали из конкретных примеров. И, говоря о достигнутых успехах, люди здесь высказывали неудовлетворение и неуспокоенность, говорили о расширении борьбы. В глазах парня все это выглядело фантазией.

— Добились ли мы повышения поденной оплаты? — спрашивал Алфреду. — Добились. Но что стоит повышение заработка, если повышаются цены и ощущается нехватка продуктов? Если мы боремся за повышение зарплаты, то должны бороться и против нехватки продуктов, в первую очередь — против отсутствия хлеба…

— Об этом нам говорил товарищ Белмиру, — прервал крестьянин в огромной шляпе. — Именно так мы и поступили. Еще на прошлой неделе мы заставили их раздать три мешка муки…

Важ обратил внимание, что товарищи часто с уважением ссылаются на мнение Белмиру. Когда они говорили о нем, то их голоса становились теплее и уважительнее. Но кто он?

В какой-то момент, когда предложили, чтобы товарищ Белмиру ответил смуглолицему, и заговорил крестьянин в огромной шляпе, рассудительно и дельно излагая свою точку зрения, Важ подумал, что тот и есть товарищ Белмиру. Однако вскоре он понял, что ошибся.

Кто же из них?

Он шепотом спросил Жозе Сагарру, но тот вслушивался в спор и не ответил.

В полдень Томе принес бутыль вина, хлеб и большой кусок колбасы. Собрание прервали. Все достали ножи и стали отрезать себе небольшие кусочки колбасы и хлеба. Передавая бутыль по кругу, молча запивали.

Но вскоре спор вспыхнул с новой силой. Воспользовавшись паузой, краснощекий плотный крестьянин, не отличавшийся красноречием, обратился вызывающим тоном к Важу.

— Послушай, что я хочу сказать тебе, и передай это там, в партии. Я никогда не разбирался в политике, да и не хотел разбираться. Но за три месяца я понял больше, чем за всю свою прошлую жизнь. Мне сорок лет, и признаюсь, тридцать девять из них я блуждал в потемках. Партия вывела меня на свет, я вижу путь и верю, что иду правильной дорогой. Все, что говорила партия, подтвердилось. Я верю партии, потому что она права. Мы спорили здесь о том, как надо действовать дальше. Хорошо, пойдем дальше. Только пусть партия будет осторожна. Так же, как она завоевала доверие, она может его потерять.

— Держи! — Сосед протянул ему бутыль.

Тот взял бутыль и, прежде чем выпить, заключил, обращаясь к Важу:

— Пусть партия решает. Однако нужна осторожность. Необходимо не просто решать, а решать правильно.

— Доверяй партии, товарищ. Мы сделаем все, чтобы оправдать это доверие, — ответил Важ.

Такой ответ, по всей видимости, не удовлетворил Сагарру, который обратился к крестьянину и добавил:

— Партия большая, у нее большой опыт, дружище. Но что такое партия? Здесь, в наших землях, партия — это мы. Центральный Комитет — это партия, но и ты — тоже партия. Правильно или неправильно решать, зависит от нас и от тебя тоже.

— Ладно, — не сдавался краснощекий. — Пойдем дальше. Но так же, как завоевывается доверие, так оно и теряется.

— Для того чтобы нам потерять доверие к партии, — послышался приятный голос крестьянина в огромной шляпе, — надо сначала потерять доверие к самим себе.

Смуглолицего парня больше всего удивило, даже не удивило, а возмутило обсуждение оргвопросов.

— О борьбе мы уже говорили, товарищи, — сказал Важ. — Теперь остановимся на партии. Без нее невозможно было добиться того, чего мы добились. С этим все согласны. Партия нас объединяет и обучает. Только организовавшись, мы можем руководить борьбой трудящихся. Значит, мы должны посмотреть, как организована партия и как можно улучшить ее организацию. Все присутствующие здесь — члены партии. Поэтому мы можем говорить открыто.

Крестьянин из Баррозы, до сих пор хранивший молчание, при последних словах оторвал свое крепкое тело от стены и угрюмо прервал:

— Постойте, дружище. Все не так, как вы говорите. Я не член партии.

— Как так? — удивился Важ. — Что вы хотите этим сказать?

Так как прибывший из Баррозы ни с кем не говорил на «ты», Важ также обращался к нему на «вы».

— Я хочу сказать то, что сказал: я не член партии.