Эдвард Эбби - Костер на горе

— Мы придем к тебе на помощь, Билли, — вслед мне сказал старик, — как только наведем тут порядок.

— Да-да.

Сумерки наступали. Идти приходилось со всем вниманием, в глубокой тени утеса тропка еле-еле просматривалась. Когда я подходил уже к роднику, заговорили древесные лягушки, а ведь их противные звуки — верный знак наступления ночи. Других звуков не было, лишь шепот бегущей воды. Несколько светляков мигали в неясно видимых травах.

Долгий день под солнцем пустыни отнял у моего тела много влаги. Опять хотелось пить. Я присел на корточки, набрал в ладони воды, испил. Побрызгал на себя, умыл лицо.

Когда теньканье стекающих капель больше не слышалось, внезапно пала мертвая тишина. Лягушки замерли, и ручеек бежал спокойней, чем прежде. Даже светляки исчезли. Я, послушав немного эту тишь, осторожно потянулся за ведром и опустил его в воду как можно тише, стараясь не наделать шуму. Озираясь, я ничего не разглядел вокруг, кроме влажных трав, ровного отвеса скалы, мощных ветвей сосны, глухого сумрака леса. Потом глянул вверх.

Зря я глянул вверх. На краю уступа выше родника увидел я пару желтых глаз, сверкающих на крупной морде, увидел очертания сильного, казавшегося громадным зверя, напружинившегося словно перед прыжком. Я не мог пошевелиться, не мог издать ни звука. Все смотрел на льва, а лев все смотрел вниз на меня. Как парализованный, я сидел на корточках над водой, вцепившись в ручку ведра, не чуя боли в мышцах, и ждал, что на меня обрушится смерть.

Издали, от хижины, которая была не видна отсюда и недостижима, донесся сквозь сумрак дедушкин оклик:

— Билли!

Я попытался ответить, но горло не повиновалось. Лев следил за мной.

— Билли, где ты? — снова позвал дедушка.

На сей раз лев повернул свою массивную голову и стал рассматривать тропинку бесстрастными желтыми глазами, в которых не было ни любопытства, ни страха.

Все ближе становилось шарканье ботинок старика о камни, и, наконец, большая кошка распрямилась и пропала — вмиг, внезапно, с волшебным изяществом и спокойствием — в ночном лесу.

Приблизившись, дедушка окликнул в третий раз, и тут я уж постарался ответить.

— Здесь, здесь я, — проквакал, смог-таки подняться с тяжелым ведром, словно примерзшим к руке, сделал несколько нетвердых шагов навстречу.

— Что с тобой случилось? — Он вглядывался в мое лицо.

Я рассказал.

Обхватив меня за дрожащие плечи, другой рукой он один за одним отодрал мои пальцы от ручки ведра. Воду понес сам, помогая мне обходить камни по пути к хибаре, где ждал Лу и приветливо светила лампа.

— Беда какая? — вытирая большим платком металлическую тарелку, спросил Лу.

— Он видал его,

— Кого?

— Льва.

— Вон как, — Лу ласково глянул на меня, — везет же парню.

Немного позже мы все втроем вернулись к источнику с обоими

ведрами и осмотрели то место. Лу даже взобрался на уступ, но уже слишком стемнело, чтобы различить следы. Пошли обратно, напоили лошадей, сложили тихий костерок меж хижиной и коралем, вытащили хранившиеся за койкой спальные мешки. Посидели у огонька, обсудили льва, исчезнувшую лошадь, заботы завтрашнего дня; Лу с сожалением сообщил, что не сможет в них участвовать, с утра расстается с нами. Однако обещал вернуться на ранчо через два-три дня.

— А какой голос у горного льва? — спросил я.

— Ну, похож на женский, — ответил дедушка. — Словно женщина вопит. Ты как, Лу, опишешь?

— Эге, друзья, голос у льва словно у женщины, — подумав, отвечал тот. — У женщины-вампира, зазывающей своего возлюбленного демона.

— Мы пойдем охотиться на льва, дедушка?

— Нет, оставим его в покое за милую душу. Не станем мы на него охотиться, с чего тогда и ему на нас охотиться. Кроме того, в округе он один-одинёшенек остался. Я и не подумаю его лишаться.

— Сейчас вот, по-твоему, он следит за нами?

— Если да, то ничего удивительного. — Дедушка потянулся и зевнул. — Не знаю, как вы, мужчины, а я устал. Кто-нибудь желает ночевать на койке в помещении?

— Хватит ли койки на троих? — ухмыльнулся Лу,

— Если и меня в серединку не класть, все одно не получится,

— Так давайте все спать снаружи.

— У костра, — добавил я.

— Вы, ребята, так и поступайте, — ответил дедушка, — а кому-то надо и койку использовать. Я на земле сплю уж семьдесят лет или около того.

— Пора привыкнуть, — заметил Лу.

— Привыкнуть привык, но удовольствия никогда не получал.— И пошел в клетушку. — Спокойной ночи, джентльмены.

— Спокойной ночи, — отозвались мы.

Потом, вытряхнув скорпионов и пауков, расстелили спальные мешки поблизости от костра и, сняв обувь и шляпы, забрались вовнутрь. Седла вместо подушек не подкладывали. В седле и сидеть-то жестко.

Я лежал и смотрел на звезды. Чудесные звезды. Чудесный день. Звезды будто затуманились, поплыли вдаль. Я заснул. Снились мне пропавший конь, светляки и пара желтых глаз...

— Билли!

Открываю глаза. Темнота.

— Просыпайся, Билли.

Я высвободил голову из спального мешка и поначалу подумал, что вовсе не спал. Потом заметил голубые полоски рассвета и пепел на месте костерка. В клетушке старик уже хлопотал, накрывал на стол. Доносился оттуда аромат ветчины и кофе. Дедушка снова выглянул из двери и крикнул:

— Подъем! За стол!

Я выпростался на прохладный утренний горный воздух. Дрожа, обулся в холодные, затверделые сапоги, отыскал шляпу, поднялся. Лу подводил лошадей. Я заковылял навстречу, помог привязать их возле хижины.

Старик стал бить большой ложкой в сковородку.

— Заходи, а не то сойкам выкину.

После завтрака кормили и седлали коней. Опять кому-то надо было идти за водой, вызвался я. Кое-что хотел проверить. Дважды сходил к роднику, на второй раз взобрался по скале на то место, где прежде таился лев. Никаких следов не замечалось, но обнаружил я, что пахло по-особому — семейством кошачьих. Нет, по-иному — озоном, летней молнией.

Заперли хижину, сели верхом и пустились вниз по старинному проселку в направлении холмов. Мы с дедом наметили исследовать территорию между старательской тропой и ветряком. Лу доедет с нами лишь до развилки.

С радостью в сердце и с приятными мыслями двигался я рядом со своими спутниками и рассматривал стаи зеленовато-желтых облаков, разбросанных, как пылающие острова в небесном море.

— Сегодня жди дождя, — дедушка прищурился, глядя на небо сквозь свои стальные очки. — Маленько, понятное дело, всего-то гроза ударит. Одна шестьдесят четвертая дюйма воды, а грома с молнией сколько душе угодно.

— Когда?— спросил Лу.

— А в полвторого. Скажем, в тринадцать сорок пять.

— Сверю я твое пророчество с бюро погоды. Если ты ошибся, это тебе обойдется в бутыль бакарди в оплетке.

— Это ты затеял, приятель. Ладно, давай на спор. — И протянул ему руку.