Джон Уэйн - Спеши вниз

Догсон допил пиво и ушел. Чарлз сидел, уставившись в стакан. Сердце его сжимало смутное ощущение опасности. Что-то внутри его с гнетущей уверенностью твердило, что пагубные последствия его поведения не могут долгое время оставаться тайной для окружающих и что, когда наступит для них срок прорваться и поразить его, за ним захлопнется еще одна железная дверь.

Жаркое солнце, впервые проглянувшее в этом году, пробудило птиц, вызвало к жизни насекомых, растения и озарило их своим благословением; только люди, засевшие в конторах, стоявшие у верстаков и станков, пробиравшиеся в забои при свете рудничных ламп, были лишены его живительного сияния. Однако в университете к полудню прекращалась даже видимость работы. Студенты, подобранные из большого числа абитуриентов в силу своего происхождения, особых дарований и способности поддерживать шестисотлетние академические традиции, скинув рубашки, расположились на траве газонов, неуклюже и неумело заигрывая с хихикающими девицами. Кое-кто даже снял ботинки и носки. Солнце отсвечивало на стеклах их очков, а звук голосов, извергавших залпы пошлых шуток на десятке грубоватых провинциальных диалектов, заглушал птичий гомон, звучавший над их головами. Условная красота газонов, кустарников и клумб, подчеркнутая захватывающим дух совершенством серой каменной громады университетского здания, в меру своих сил противостояла, старалась сдержать и смягчить людскую грубость, но терпела поражение перед потрясающим умственным и физическим уродством тех, кто валялся на траве или слонялся взад и вперед, куря папиросы, разбрасывая по шелковистым газонам окурки, обертки, спичечные коробки, обрывки бумаги. То и дело какой-нибудь преподаватель, уже нечувствительный ни к красоте, ни к уродству окружающего, торопливо проходил через сад резким, начальственным шагом дежурного администратора крупного универмага: хотя ничто из выставленных богатств не принадлежит ему, но что-то уделяет ему из собственного великолепия.

Чарлз и Вероника сидели в плетеном шезлонге под буковым деревом. Его нижние ветви смыкались над их головами, и зеленая прозрачность молодой свежей листвы полностью соответствовала пылкой чистоте их чувства. Хорошо, что ему пришло в голову привести ее сюда. Когда он в первый раз заехал за ней в собственной машине и они решили при первой же возможности уехать на целый день, Чарлз предоставил выбор места Веронике; и, когда она захотела увидеть его университет, беспокойное чувство овладело им при мысли, что он снова вернется туда, где испытал столько мук, безрассудств и смятения. Он уже готов был объяснить ей, как ненавистно ему и само место, и те люди, стараниями которых он оказался столь удручающе неприспособленным к жизни. Но он подавил в себе это, и теперь все было как нельзя лучше. Машина шла замечательно, день был превосходный — один из не по времени жарких дней конца апреля, — а вот и университет красовался перед глазами, как будто стараясь возместить все то, чего он его лишил. Сад принял гибкую фигурку Вероники в раму такой пышности, что не оставалось желать большего совершенства. И солнце освещало своими жаркими лучами исполнение его чаяний.

Они сидели счастливые, примолкшие, как вдруг мимо них шаркающей походкой медленно прошествовала по лужайке высокая сутулая фигура. Это был Локвуд; его чело бороздили морщины, знак того, что сходило у него за мысли. Что-то вскипело в Чарлзе и толкнуло его на необдуманный вызов.

— Локвуд, — крикнул он резко и грубо.

Нескладно скроенная фигура нерешительно приостановилась, водянистые глаза глядели поверх роговой оправы. Мозг наставника вяло постигал, что это еще за новое беспокойство. Локвуд пожевал губами — ясно было, что он старается вспомнить прежде всего, кто это, а затем принадлежит ли он к числу теперешних воспитанников или из уже выпущенных. Потом он заметил Веронику, и голодное выражение сменило обычную его озабоченность.

— Э!.. Э… — тянул Локвуд и сделал длинную паузу.

Он снял очки и, вытащив коричневый металлический очешник, положил их туда. Потом засунул футляр в карман, достал еще один такой же. Оттуда он извлек другую пару очков, на этот раз в блестящей металлической оправе. Они так и остались у него в руке. Два маленьких яйцевидных зайчика, отражаясь от их линз, мягко запрыгали по траве у самых сандалет Вероники. Чарлзу показалось, что если один из них попадет и хоть на секунду задержится на ее ноге, то опалит кожу.

— Так это вы, Ламли, — сказал наконец Локвуд. — Не видал вас с самого выпуска.

— Я вас также, — решительно заявил Чарлз.

Тут наступила новая пауза: двое из большой компании юных соискателей ученых степеней развалистой походкой проследовали мимо, и, так как Локвуд стоял шагах в семи от шезлонга, они прошли перед самым носом Чарлза и Вероники, прервав начавшийся разговор. Сделали они это без всякого стеснения или извинений. Один из них рассказывал скользкий анекдот, но ни на йоту не приглушил свой зычный голос: «А когда они стали возражать, — говорил он, — она только заметила: «Что же вы хотите, чтобы я держала это в гостиной?»

Когда они отошли, Чарлз сказал:

— Ну, само собой, я должен был зарабатывать на жизнь.

Он не спешил представлять Веронику: пусть Локвуд подождет этой чести.

— Зарабатывать на жизнь? — осторожно переспросил Локвуд. — Ну, это всем нам приходится делать, — прибавил он с намеком на добродушие. — А в какой, э… области, в какой?..

— Ну да, зарабатывать, — сказал Чарлз, делая вид, что он хочет быть точным. — Но, конечно, пока я получаю только основной оклад, пока я еще прохожу курс усовершенствования.

— Да?

— И, конечно, еще некоторое время меня не переведут на полную ставку.

— Да? — сказал Локвуд уже несколько нетерпеливо.

— Но в несколько месяцев курса не пройдешь!

— Какого курса? — раздраженно вскричал ученый муж.

Овальные зайчики дернулись, скользнули по икрам Вероники и остановились на подоле ее юбки. Пора было вставать.

— Позвольте представить вас, — сказал Чарлз, поднимаясь с шезлонга. — Вероника, это мистер Локвуд, о котором я вам столько рассказывал. А это мисс Родрик.

— Очень рад, — произнес ошарашенный Локвуд.

Он стоял в лучах солнца, покачиваясь и переводя с одного на другого взгляд обалделого быка.

Вероника ответила ему соответствующим приветствием. Затем последовало молчание, и, раньше чем они нарушили его, какой-то молодой человек с преждевременной лысиной, обогнув цветочную клумбу, приковылял к ним на коротких ножках.

— Что касается этих бумаг, Локвуд… — продолжал он, видимо, начатый прежде разговор, совершенно не обращая внимания на Чарлза и Веронику. Очевидно, это был коллега Локвуда с другого факультета.