Маша Спивак - Год черной луны

Для чего память хранит все это? Чтобы издеваться над нами, мучить?

Я как-то позвонил ей — когда мне уже разрешили выходить с Никсоном. Ее сын сказал, что она в Америке. Сердце сжалось до того мучительно, виски сдавило таким тугим обручем, что я сразу дал себе слово: никогда больше. Чего бы я добился своим звонком? Опять потерял бы разум при первых звуках ее голоса, опять захотел новой жизни, любви, перемен в себе и вокруг…

После того как речь у меня в достаточной степени восстановилась, я стал много разговаривать с женой. Соскучился по человеческому общению, и она просила: расскажи все честно. Я, конечно, знал, что ничего хорошего из этого не выйдет, но все-таки решил попытаться хоть что-нибудь объяснить. Тата, начал я, — жену передернуло — устроена так, что при ней обязательно хочется стать лучше, умней, образованней, благороднее…

— Сама она очень благородная, крутить роман с чужим мужем, — не выдержала жена.

— И все-таки стремление измениться, само наличие стимула были для меня очень важны, — упорствовал я.

— А зачем тебе меняться? — Жена повысила голос. — Ты что, плохо живешь, мало достиг? Больше и пожелать грех. Посмотри вокруг — все заработано твоим трудом. Прекрасная работа, крепкая семья, сын, невестка. Внуки скоро пойдут. Ты заслужил право на отдых. Ты много читаешь, многим интересуешься, ты тонкий, умный, думающий человек, тебе всегда найдется чем заняться…

Я подавил подступившую к горлу тоску и поспешно завершил разговор.

«Хватит уже… грехопадений», — бросила напоследок жена.

Я усмехнулся, вспомнив одну из многочисленных фразочек Таты: «При грехопадении главное — не ушибиться». «И не опозориться», — добавлю я от себя.

Мне, к сожалению, не удалось ни то ни другое. Что, конечно, отбило всякую охоту к приключениям.

Жена права: стар я уже меняться. В жизни у меня все нормально, от добра, как известно, добра не ищут, а здоровье не купишь.

Вот так.

В школе что у меня, что у Татки была отличная память, и мы, понахватавшись цитат, любили ввернуть этак небрежно про «амонтильядо из толедских запасов» или «Мадрид, испанский город»: «не знаю, никогда не бывал, но пари готов держать, что — дыра»… Звучало пижонски — и как будто про колонии на Марсе.

Думала ли я тогда, что буду опаздывать на самолет в этот самый Мадрид и ругательски ругать Хуана Карлоса: неужели так трудно побороть собственное упрямство и заказать такси пораньше? Казалось бы, больше года в Москве, в курсе, какие тут пробки! Но нет: «что нам делать в аэропорту столько времени»? Лучше, конечно, дома лишний час в носу ковырять!

Вот и пожалуйста: впору разворачивать оглобли — и пусть поездка опять срывается к чертовой матери! А что, лично я не удивлюсь: вот уже полгода, стоило нам только заикнуться о ней между собой, как Хуку (так я сократила Хуана Карлоса) срочно привлекали к очередным неотложным благотворительным мероприятиям. И меня, естественно, вместе с ним. Приходилось бегать, о чем-то договариваться, выбивать, выпрашивать, организовывать — какой там отпуск, выжить бы… Дальше разговоров дело не заходило. Но теперь-то, с билетами на руках, я все-таки надеялась уехать.

В конечном итоге, можно мне хоть одним глазком взглянуть на Мадрид? Там мы — если не опоздаем на самолет — рассчитывали провести неделю. А дальше — Толедо с его запасами и родственниками Хуки, которых у него, похоже, полгорода и с которыми непонятно, как разговаривать: испанский-то я так и не выучила. Со взрослыми еще ладно, разберемся, но там же у всех — дети, дети, дети… Хука на них просто помешан, я только и слышу, что про его бесчисленных племянников и племянниц. А близнецов рано овдовевшей родной сестры, семилетних Хуаниту и Карлитоса, он вообще воспитывает как собственных, звонит каждый день и чуть ли не уроки по телефону проверяет. В жизни не видела, чтобы человек так обожал детей. В костеле с его приездом столько детских и молодежных программ появилось, сколько, наверное, за все годы со дня основания не было. Хука, как порог переступит, перекреститься не успевает — малышня на нем гроздьями виснет, и все ему что-то рассказывают, теребят, за его внимание соревнуются. Смотреть приятно. Правда, мое место сто двадцать пятое, ну да я уж смирилась.

Нет, я, конечно, преувеличиваю и вообще зря ворчу: вдвоем побыть тоже удается, и тогда мне самой хочется поскорее занять вакантное «детское место». Потому что никто не умеет слушать так, как Хуан Карлос. Он может утешить и что-то посоветовать, а может просто покивать и помолчать, но на душе все равно сразу становится легче. С ним ты словно под защитой доброго волшебника, и тебя никто не обидит. Когда мы сидим на диване и Хука обнимает меня за плечи, мне так хорошо и спокойно, как не было, наверное, никогда в жизни. Вот счастье, что мы встретились. Я уже не надеялась ни на что подобное. А тут недавно решила погадать на Библии, раскрыла наугад и сразу уткнулась в слова: «двоим лучше, нежели одному»… Я прямо вздрогнула: ну не чудо?

Живем мы пока врозь, но так часто бываем друг у друга, что, видимо, скоро съедемся. Хука знает, что формально я замужем, и это его немного смущает — все-таки он истинный католик. Ради его спокойствия я специально говорила со священником, и тот заверил, что мой невенчанный брак после двадцати лет раздельного проживания по церковным законам никак не может считаться действительным. Хука расстраиваться перестал, но тем не менее дал понять, что ему было бы приятнее, если бы я оформила развод. Он не сказал, почему это для него важно, но по-особенному посмотрел, и я странно разволновалась…

Саня всякий раз вытаращивает глаза: и за что тебе, ворчунье, послали такого хорошего человека? Не иначе как для компенсации. Умный, добрый, заботливый, ласковый, терпеливый, работящий, только крылышек не хватает…

И при всем том настоящий баран! Ну почему, объясните на милость, надо было так упираться с такси?

Нет, если мы опоздаем, я… просто не знаю, что сделаю!

— Вон уже Шереметьево, — встрепенулся продрыхший всю дорогу Хука. — Я выиграл.

Мы с ним поспорили: успеем — не успеем. На поцелуй.

— Вот пройдем регистрацию, сядем в самолет, — буркнула я, — тогда и будешь мне подставлять свою небритую щеку.

Недавно я отметил свой восемьдесят шестой день рождения. Казалось бы, совершенный старик, а чувствую себя намного лучше, чем год назад, и все благодаря аутотренингу. Я, во всяком случае, грешу именно на свои эксперименты в этой области, хотя, разумеется, общее улучшение обстоятельств жизни тоже сыграло важную роль.

Все как-то само собой расставилось по местам. Единственное, чего — точнее, кого — мне не хватает, так это Таточки, моей любимой собеседницы. Она опять стала много разъезжать, но только теперь ее поманил не Старый Свет, а Новый, что, с моей точки зрения, в высшей степени символично. Я ей так и сказал, когда она звонила на днях, и шутка имела успех.