Пэт Конрой - Обрученные с Югом

В День Блума Чэд и Молли в своем особняке на Ист-Бэй-стрит устраивают прием по случаю проводов Тревора По. Мы с Найлзом, Айком и Чэдом жарим поросенка на вертеле и вспоминаем свою жизнь. Воспоминания захватывают нас и делают узниками прошлого. В гавани начинается прилив, он достигает апогея, когда мы произносим тосты в честь Тревора, прощаясь с ним. Это его последний день в Чарлстоне. Знаменательно, что наше прощание совпадает с высоким приливом. Вообще есть что-то правильное в приливах, благодаря им каждый житель здешних мест нутром понимает, что в жизни бывает время максимальной полноты, подведения итогов и завершения. Чэд дразнит нас тем, что мы носим наши цитадельские перстни, а мы его — тем, что он не носит свой принстонский. Поднимается ветер, но наши узы нерасторжимы, они прошли проверку временем, водой и даже ураганом. Чэд меня сильно удивил: когда я лежал в больнице, он каждый день навещал меня.

После ужина мы поднимаемся на балкон третьего этажа и смотрим, как солнце окутывает гавань золотым ореолом, делая ее похожей на чашу для причастия. Воды спокойны, почти недвижны. Айк обнимает Бетти, Молли прижимается к Чэду, Найлз притягивает Фрейзер к себе.

Следующим утром Тревор улетает в Сан-Франциско, его будущее неопределенно. Впрочем, как и мое, как и будущее детей, которые играют во дворе. Нас коснулись ярость урагана и гнев безжалостного, неумолимого Бога. Но такова участь человека, который рождается нагим, беззащитным и уязвимым в хрупкой, смертной оболочке плоти. Над землей царит беспредельный Млечный Путь, под землей властвуют безглазые черви. Я со своими лучшими друзьями замираю в благоговейном трепете перед красотой Юга.

Позже, перед самым закатом, Тревор вскрикивает, указывая в сторону реки Купер. Стая дельфинов плывет в кильватере сухогруза. Лучи солнца выхватывают их тела, превращая в бронзовые изваяния. У прибрежных жителей дельфины всегда считались символом возрождения и жизни, неотделимой от магии. Мы приветствуем их, пока они не скрываются из вида. Они следуют вдоль глубокого каната, затем сворачивают к Атлантическому океану, в сторону Гольфстрима. Один дельфин отделяется от стаи и направляется к нам, он подплывает так близко к дамбе, что слышно его дыхание.

Сначала эта мысль приходит в голову Тревору. Он и высказывает ее вслух, прощаясь с Чарлстоном наиболее подобающим образом: «Это Шеба».

Но по мере того как слово растворяется в воздухе, спасительный юмор, который скрепляет гранитный фундамент нашей дружбы, заявляет о себе. Тревор сам разбивает пафос, которым заразил нас.

— Есть у кого-нибудь рвотный пакет? — сухо спрашивает он. — Даже не верится, что я мог сморозить такую до тошноты сентиментальную глупость. Я слишком долго прожил у вас на Юге.

— А мне понравилось то, что ты сказал, — отзывается Найлз. — Мне хочется думать, что и Шеба, и Старла стали дельфинами — это прекрасные существа.

— Ах ты, мой Горный Человек, — улыбается Фрейзер.

— На меня накатила ностальгия, — прокашлявшись, говорит Тревор. — И даже, господи прости, сентиментальность в самой идиотской форме. Обещаю, что больше никогда не поддамся своим обывательским, буржуазным инстинктам.

Я подхожу к Тревору, обнимаю его, а с другой стороны подходит Айк. Мы провожаем глазами дельфинов, которые уплывают от нас в открытый океан.

— Это не сентиментальность, Тревор, — говорю я, не отрывая взгляда от уплывающих дельфинов. — Это потребность в прекрасном. — Помолчав, продолжаю: — Сегодня шестнадцатое июня тысяча девятьсот девяностого года. Чему же нас с вами научила жизнь?

— Скажи лучше ты, Жаба, — улыбается Тревор.

Это очень просто, отвечаю я друзьям. Мы прекрасно понимаем, какую роль играют случай и магия в человеческой жизни. Все мы, присутствующие сейчас на проводах Тревора По, случайно встретились в День Блума летом 1969 года. Мы также знаем теперь, как велика и непререкаема сила судьбы, как один день может изменить течение десяти тысяч жизней. Судьба может перебросить человека из одной реальности в другую, о которой он даже не подозревал до наступления этого бессмертного дня. И обращение Тревора к памяти Шебы продиктовано властной потребностью в молитве. И это правильно, потому что сегодня День Блума, а мы все готовы засвидетельствовать, что в День Блума возможно все. Да, именно так: возможно все. Именно так.

Я благодарен замечательной романистке из Флориды Янис Оуэнс, одной из первых читательниц этой книги, которая оказалась великолепным критиком и в то же время вдохновителем. Я полюбил ее мужа Уэндела, трех прекрасных дочерей, Эмили, Абигайль, Изабель, и внучку Лили-капризулю.

Выражаю свою любовь Берни Шейну, другу с сорокалетним стажем, который читал все мои рукописи начиная с 1970 года. Я не могу мечтать ни о лучшем друге, ни о лучшем читателе.

Низкий поклон Нэн А. Тализ, моему издателю и первому лауреату премии Максвелла Перкинса, присуждаемой лучшему редактору. Эта наша пятая совместная книга, Нэн, и я перед тобой в неоплатном долгу.

Я глубоко признателен агенту Марли Русофф и ее мужу Михаю Радулеску, чья вера в меня сделала радостным процесс работы над романом.

Я посвящаю эту книгу памяти моего бесценного друга Дуга Марлетта, кому я открыл без утайки все свое прошлое, жизнь с ним была веселей, а мир добрей.

Я посвящаю эту книгу памяти Джейн Лефко, ее потеря — одна из самых горьких в моей жизни. Джейн вела все мои дела, ничего не упуская, она была редкостной, удивительной женщиной. Мое сердце скорбит вместе со Стэном, Ли и Майклом Лефко.

Я также выражаю благодарность:

Анне Риверс Сиддонс и ее мужу Хейворду, давним друзьям, чьи дома в Чарлстоне и Майне были гостеприимно открыты для нас. Что очень удобно — они живут к югу от Брод-стрит; Тиму Белку, пианисту из Сан-Франциско, который был моим учителем и вдохновителем с тех пор, как мы познакомились в 1967 году. Во многом ему я обязан этой книгой.

Моему кузену Эду Конрою, который внушал мне трепет, будучи старшим тренером Цитадели по баскетболу и продолжая тем самым с 1963 года баскетбольные традиции семьи Конрой.

Своим родственникам, близким и дальним, бесчисленным, как косяк сельди, я шлю безмерную любовь и признательность за те истории, что вы поведали мне за долгие годы. Еще большая любовь — моим милым дочерям и обожаемым внукам.

Я благодарен семейству Кассандры, особенно ее отцу Элтону Кингу, который живет на ферме в Алабаме, а также ее сестрам, племянникам и буйным сыновьям.

Отдельная благодарность — Марте, Аарону и Нэнси Шейн, Доту, Уолту и Милбри Гьянн, Мелинде и Джексону Марлетт, Джулии Рэндел, Майклу О’Ши, Энн Торраго, Кэролин Круп, Крису Пейвону, Филлис Грэнн, Стиву Рубину, Лесли Уэллс, Джею и Энн Харбек, Зое и Алексу Сандерс, Клиффу и Синтии Грубер, Терри и Томми Кей, Майку Джонсу, Беверли Хауэллу, Джону Джефферсу, Джиму Лэндону, Скотту и Сьюзен Грейбер, Джону и Барбаре Уорли, Кэйти Фолдс, Эндрю и Ши Сент-Джон, Шону Скаппалето, покойному Майку Сардженту. Памяти Кейт Бокман.