Владимир Ионов - Гончарный круг

— Может, сходим на речку? Как, Михаил Лукич?

— Да ведь можно. Макар, дойдешь ли с нами?

— Не шибко больно поднес — спрашиваешь. Эко, три стопки выпили — да дойдешь ли?

Солнце пекло уже в висок, а не в темя, но было еще жарко. Земля парила из последних сил. Потливое это время — жара накануне Ильина дня.

Самое хорошее купание на Круглом бочаге. Дно там ровное, не шибко глубокое, но теперь там уйма ребятни, не поговорить с гостями на свободе. Ивистый бочаг зарос ряской. Остался один Водяной, куда Михаил Лукич и повел гостей.

Странное это место — Водяной бочаг. Со стороны Пеньковского поля дно у него из белого песка, крепкое, как наждак, и без единой травины. И глубина — никто до дна донырнуть не может. А дальний берег травянистый, илистый и время от времени там появляются большие черные коряги, а откуда они берутся — никто не ведает. Вот и говорят, что в этом бочаге Водяной сидит, и на дне у него сад разведен из таких коряг.

— А сказки про него какие-нибудь рассказывают? — спросил Денис, когда Макар рассказал про Водяного.

— А бог их знает, какие тут сказки? Будто бы невесту у князя Водяной увел к себе на дно, а так ли это, нет ли — кто ж знает? Давно уж это было. А потом девки, которые обманутые, сюды плакаться приходили. Поплачется три дня которая, к той хахаль и вернется. Но ведь это прежде было.

— А теперь не плачутся?

— Не слыхать чего-то.

У бочага было тихо и прохладнее, чем в поле. Москвичи быстро вылезли из одежек, растянулись на песке. Старики сели рядышком помлеть на солнышке. Оно грело им сухие спины, доставало до нутра, и, похоже, оба они слушали, как отогреваются их середки.

Денис покрутился на горячем песке, нашел палку, швырнул ее к дальнему берегу.

— Водяного гоняете? — усмехнулся Василий. Он так и остался в черном своем костюме, только галстук чуть распустил.

Палка плюхнулась возле коряг, всплеснула воду и стало слышно, как вода зачмокала в каких-то дырах.

— Слышишь, отвечает: «Тут я, тут я!» А сейчас мы у него и про княжну спросим! — Денис разбежался и, врезавшись в воду, ушел на глубину. Он пробыл там до того долго, что старики забеспокоились.

— Парень-то наш где? Не унырнул бы куды. Леший-то тебя дернул наговорить ему всячины, — выговорил Михаил Лукич Макару.

— Да, чай, вода подымет, не золотой.

Денис выскочил из воды, хлебнул воздух, опять скрылся, но теперь уже было видно, что он плывет к берегу и что-то толкает перед собой.

— Поймал, видать, кого. Водяного твоего тянет, поди…

Денис доплыл до берега, откинул со лба волосы.

— А там действительно целый садик у водяного.

— Ты гляди, неужто до дна донырнул? — удивился Михаил Лукич. — Мы в парнях сюды нырять ходили — никто не доныривал.

— А я вам «цветок» поднял. — Денис выволок из воды большую корягу и подтащил ее поближе к старикам. — Смотрите, какой красивый!

Старики покосились на корень — коряга как коряга, только что черная, как уголь. С этим они опять успокоились и предались теплу, которое вгоняло их в дрему. Денис лег возле них, подгреб себе под грудь горячего еще песку, положил голову на руки и стал сбоку смотреть на дремлющих приятелей. Совершенно разные старики! Михаил Лукич маленький, белый, как зимний заяц, но лицо чистое, ровное. А Макар и погрузнее, и черен, как эта коряга, и лицо ему будто вспахали — изъезжено морщинами, гуще некуда. И дремлют они всяк по-своему: один тихо, незаметно как-то, другой чуть всхрапывая, подергиваясь, словно смотрит бесконечные беспокойные сны.

— Дядя Макар, а песни-то когда будут? — нарочно тихо спросил Денис, чтобы проверить, действительно ли старики уснули.

— Песни-то? — сразу отозвался Макар. — А их на воле петь нельзя. Хулианство будет. И подпевала-то, гляди, полудеят как. Ты попроси лучше, чтобы я рассказал тебе чего-нито.

— А чего попросить?

— А я не знаю. Чего хошь, то и расскажу. Языком-то вертеть — не горшки ляпать.

— Тогда, кстати, откуда здесь гончарное дело взялось? Это что, традиционное ремесло здесь?

Макар сморщился в улыбке, покачал головой, дескать введешь ты меня во грех, парень! Потом вытянул по песку свою здоровую ногу, достал из кармана жестянку с табаком, постукал по ней тяжелым пальцем, аккуратно свернул цигарку, раскурил ее, опять покачал головой.

— Да, парень… Ну дак вот, слушай…

— Точно-то я не скажу, когда это было. И Михайла, пожалуй, не скажет. Может, уж полтыщи лет прошло. А может, и больше. Леса тут у нас стояли темные. А на краю лесов было два города — с того конца город и с этого. И дорога от одного к другому была только что по Волге. До Волги-то тут верст десять, што ли. Скоко, Михайла?

— Не трогайте его, он спит, — сказал Денис.

— Двенадцать считают, — отозвался Михаил Лукич, не открывая глаз.

— Видал, как он спит-то? Ну вот… И в каждом городе по своему князю было. Звали их так: который внизу по течению жил, тот был Нижний князь-батюшко, а который вверху — Верхний. Жили они меж собой мирно, потому как всего у них вдоволь было. Сыновей, дочек женили из княжества в княжество. Ездили гоститься друг к дружке по реке. А река-то тут вон какого крюка дает! Ну, ездили они эдак, ездили, а потом свиделись опять и говорит один другому: «Пробовал я этта, Верхний князь-батюшко, в бесповетрие посуху к тебе пройти, да не прошлось. Дружинушку взял малую, токо от зверья от какого оборониться, а напал в лесу на силу великую. Еле копыта унес». «И я, Нижний князь-батюшко, — говорит Верхний, — этта попосуху к тебе пошел, да вернулся. Дружиушку-то снарядил токо чтобы от зверья встречного оборониться, а напал на неведомую силу. И поминал бы ты меня теперича, Нижний князь-батюшко, как бы не я ее, а она меня наперед увидала». «И ты бы меня поминал, как бы не я первый увидал супротивную силу», — ответствовал Нижний. «А што же это ты не храбрый какой, Нижний князь-батюшко?» — попенял Верхний, да и самого его попеняли тем же.

— Ну, потужили князья маленько, по ковшичку да по другому сладкой бражки выпили, а, выпимши, и расхрабрились, расхорохорились. «Ты вот пенял меня, Нижний князь-батюшко, што я-де не больно храбер из себя? А вот поглядишь, как соберу ужо дружину, што и числом не счесть и мерой не обмерять, да как приду к тебе прямиком через леса, и задашь ты мне пир на весь мир!» — захорохорился Верхний князь. «Погоди, Верхний князь-батюшко! — захорохорился и Нижний. — Вот как кликну я клич, да как рать несметная мне откликнется, да как велю я ей идти за мной прямиком через леса в твой град честной, так и задашь ты мне пир!» Долго они эдак хорохорились. Что один другому скажет, то и в ответ услышит. И так громко говорили, што и в том, и в другом бы городе слыхать было, да эхо не знало, которому вторить, А не знавши, помалкивало, и спор этот так и остался промеж князей, никем не ведомый.