Матей Вишнек - Господин К. на воле

— Полные? — вздрогнул Козеф Й.

— Годные, — сказал человек, знаком приглашая его сесть на ящик.

Козеф Й. подождал, пока человек покажет ему, как и что. В горле у него щипало, а ноздри трепетали, потому что в воздухе бродил кисловатый вкус, обещавший присутствие вина.

— Хлеб, вот что хорошо, — сказал человек и опытной рукой принялся ощупывать ближайшую к нему бочку. Поощупывав, он сумел откупорить что-то вроде затычки и запустил внутрь руку. Через миг-другой вынул руку, понюхал пальцы и одобрительно цокнул языком. Взял буханку и отломал горбушку. Сунул горбушку внутрь бочки, провел ею по дереву, пахнущему спиртным, и вынул.

Он протянул горбушку Козефу Й. Тот сжевал горбушку. В самом деле, у хлеба был сильный привкус вина.

— Ну как? — спросил человек.

— Пойдет, — ответил Козеф Й.

Человек отломал горбушку на сей раз для себя, точно так же потер ею о внутренности бочки и съел.

— Что надо, — сказал он.

Он протянул буханку Козефу Й. Козеф Й. отломил корку и повторил действия, необходимые для того, чтобы получить вкус вина. Нёбо подрагивало у него от наслаждения, пока он жевал.

— Довольно-таки крепкое, — сказал он.

— Старое, поэтому, — сказал человек.

— Бочонок был хороший, — сказал Козеф Й.

— Есть и коньяк, — сказал человек.

Они перешли к бочонку, где некогда хранился коньяк. Мозг Козефа Й. охватила легкая эйфория, после того как он сжевал две-три корки хлеба, потертые о бочку с коньяком.

— Подольше надо жевать, подольше, — шептал человек, покачиваясь. Потом засмеялся и добавил: — Есть и шампанское.

— Не будем смешивать, — высказал мнение Козеф Й.

— И вермут есть, — продолжал человек. — Есть кальвадос. Есть яблочная ракия.

Козефа Й. тоже разобрал смех. Его мозг стал легким, как планер, запущенный с горной вершины. Глаза привыкли к темноте и уже различали предметы, контуры, размытые пятна… Обширное помещение со сводчатым потолком ему нравилось. Он чувствовал себя под защитой и был согрет душой. Между двух бочонков он увидел подстилку из сухих водорослей. Подстилка была такая же манящая, как та, что с капканами на зайцев, но Козеф Й. сообразил, что на самом деле там спал беглец.

Они отломили каждый по куску хлеба и снова принялись прохаживаться по коньячному бочонку.

— Что поразительно, — сказал человек. — Что просто поразительно, — продолжал он, — что никак в голове не укладывается. Ну просто никак, — повторил он, — так вот, это то, что нет ни малейшего привкуса бочки.

И они оба покатились со смеху. Мозг Козефа Й. по-прежнему парил над плавными бесконечными склонами холмов.

— А? — спросил беглец.

— Ага, — подтвердил Козеф Й., и они опять рассмеялись, как будто это «ага» было самой остроумной шуткой на свете.

«Как просто. Господи, как просто», — думал Козеф Й. «Правда ведь?» — подумал человек. «Правда то, что мы оба свободны», — подумал Козеф Й. «Правда», — подумал человек. «Более или менее свободны», — подумал Козеф Й., уставясь в пустоту. «Что за разговоры?» — подумал человек, глядя на корку хлеба, которую держал двумя пальцами. «По сути дела, ничего не меняется», — подумал Козеф Й. «Ну и что?» — подумал человек, отправляя хлеб в рот. «Никто больше меня не боится», — подумал Козеф Й. и повесил голову, а после подпер щеки руками. «Никто», — подумал человек. «Я мог бы быть сейчас в городе. Я мог бы быть в любом другом месте», — подумал Козеф Й. «Не совсем так», — подумал человек. «Он меня не боится», — подумал Козеф Й. «Нисколько», — подумал человек. «Что-то не в порядке», — подумал Козеф Й. «Это правда», — подумал человек. «И Франц Хосс больше меня не боится, и Фабиус меня больше не боится», — подумал Козеф Й. «Потому что тебя нет» , — подумал человек.

— Что за разговоры? — крикнул Козеф Й.

От усилия, которое потребовалось на произнесение этих слов вслух, у него чуть не оборвалось дыхание.

— Я ничего не говорил, — сказал человек.

— Нет, ты сказал, — сказал Козеф Й.

— Не говорил, ничего я не говорил, — отнекивался беглец.

Козеф Й. попробовал встать, но у него обмякли колени.

Он перекатился с боку на бок и, пока перекатывался, смеялся. Смеясь, он слышал смех человека.

Он замер. Он лежал лицом кверху и смотрел на свод подвала, как когда-то смотрел на небо в яблоневом саду. Над ним без остановки вертелись белые круги, прямо там, куда он смотрел. Он ощутил у себя в левой руке кусок хлеба, который побывал в бочонке. Поднес хлеб ко рту и медленно от него откусил. Он слышал себя — как он жует и как дышит. Он слышал, как суставы лица трутся один о другой, пока он жует.

— Завтра я принесу перочинный нож и ремень, — сказал Козеф Й.

— Завтра меня здесь не будет, — отвечал человек.

«Завтра его здесь не будет!» — подхватил Козеф Й. мысленно и чуть не потерял сознание от смеха.

— Завтра я уйду, — уточнил человек, нажимая ладонями на живот. Откуда-то сверху сквозь слуховые окна проникал запах дыма. «Огонь где-то», — подумал Козеф Й., а человек сказал вслух: — Да.

«Стемнело», — подумал Козеф Й.

«Еще столько дыр надо сделать», — подумал человек.

«Примерно так должна выглядеть смерть», — подумал Козеф Й.

«Мне нужна кирка», — подумал человек.

«Может, я уже мертв», — подумал Козеф Й.

«Кому-то же надо сбегать в город», — подумал человек.

«Еще чего, — подумал Козеф Й. — Главное дело, я вольный человек», — подумал он вдобавок.

Он проснулся незадолго до восхода солнца. Голова невыносимо болела. Во сне у него из глаз текли слезы, они высохли на лице и теперь жгли кожу.

Он вдруг понял, что не ночевал в тюрьме, а такого с ним еще никогда не случалось. От этой мысли он содрогнулся. Чутко прислушался, почти в полной уверенности, что сейчас услышит лай собак и топот сапог. Но ничего не услышал. Заторопился выйти. Выйти на воздух, спастись бегством, вернуться. Может, если тихонько прокрасться на свою лежанку в лифте, его ночное отсутствие пройдет незамеченным.

Наверху он во всю мочь вдохнул холодный и чистый утренний воздух. Немного успокоился. Обрывками вспомнил то, что с ним было. Понюхал пальцы, и его чуть не стошнило. Он весь, до мозга костей, пропах гнилым деревом и уксусом. Он осмотрелся, пытаясь угадать, в каком отсеке тюрьмы находится. Широким шагом направился к тому, что принял за руины манежа. Одолел тропинку, подвергшуюся бомбардировке камнями. Провел ладонью по щекам и чуть не оцарапался о щетину.

«Зарос», — сказал он себе.

Прошел мимо дыр в стене, пробитых им накануне.

«Вот тоже безумие», — сказал он себе.

Он дошел до бассейна. Ему хотелось умыться, но он озяб. Ему хотелось проскользнуть, не обратив на себя внимания, в свою казарму, свернуться где-нибудь в клубочек и забыть все. Ему нужна была уверенность, что Франц Хосс не посмотрит на него с укоризной.