Нелли Маратова - Наследницы Белкина

— А ведь какой умный парень!

— Даже чересчур. Ум, как говорится, за разум зашел. Совсем мозги набекрень у мальчишки. Тоже что-то там такое писал, к вопросу о снежинке Коха… или Серпинского…

— У Серпинского не снежинка.

— Не умничай, Пупсик, я лучше знаю.

— У Котика высшее образование.

— Два, — подтвердила Котик.

— Два высших? — вежливо поинтересовался я.

— Нет, два года. Химхлам.

— Хим что?

— Химико-технологический на местном жаргоне.

— А какая специальность?

— Ну вы чудак! — добродушно рассмеялась Котик.

— Чудик, — поддакнул муж.

— Какая-какая… Химическая. Это давно было, кто ж теперь помнит? Главное здесь то, что я могу давать мужу компетентные советы.

В этом я ни капли не сомневался.

— Мы вместе химичим, — хихикнул Пупсик.

— В конце концов, — продолжала ученая Котик, — совершенно не важно, снежинка, серп, кленовый листок или что-то еще, такое же демисезонное и неприбыльное… Важно то, что Пупсик взял над парнем шефство и положил всем этим снежным глупостям конец. Все-таки здесь — стабильный заработок…

Я крутил чашку на блюдце. Меня не покидал пленительный образ гладкого, завернутого в блестящую серебряную фольгу, шоколадного с белым нутром цилиндрика.

— Не знаю, вид у него не очень благодарный… Вот скажи, зачем Алисе за него выходить?

— Не пори ерунды. Нужно ковать Костика, пока горячо.

Цилиндрик стал стремительно таять.

— Потом поздно будет.

— Да, но я бы подыскал ей партию получше…

— Ты только Алисе не сболтни об этом. А то опять закатит истерику. Сколько уж было этих «партий получше», а что в итоге? Этой вертихвостке не угодишь. Ее нужно пристроить, пока она совсем от рук не отбилась. Того и гляди, сбежит с каким-нибудь вольным физиком в открытую степь. Ищи потом внуков в полыни… Нет, Костик — все-таки не кот в мешке. Математик, но могло быть и хуже. Побудет у тебя под крылышком, может, и выправится со временем.

Я представил себе выправившегося Костю с безыскусным бройлерным взглядом заматеревшего цыпленка.

— Я тоже буду за ним вполглаза приглядывать, — мечтательно облизнулась Котик, подкрепляя угрозу хитрым прищуром бездонного, циклопического глаза.

— Если вам так не нравятся жених и его семья, почему бы не сказать им об этом прямо? — с нарочитой небрежностью предложил я.

Великаны уставились на меня так, точно я спустился к ним на раковине, запряженной дельфинами. В сущности, так оно и было.

— Вы это серьезно?

— Еще бы.

— Невозможно.

— Вы спятили.

— Завтра в полвосьмого — парикмахер, без четверти девять — визажист…

— Приглашения разосланы. Газеты оповещены.

— И для чего тогда ремонт?

— И дорогущий ковер в гостиной?

— А камин?

— А павильоны, тенты, официанты в бабочках?

— Ленты для свидетелей?

— Привозные газоны?

— Первоклассный повар? Меню из ста одиннадцати блюд?

— Бутоньерки.

— Букеты цветов по всему дому. Орхидеи и лилии, на которые у меня аллергия. Белый свадебный лимузин.

— Длинный, как черт.

— В цветах и лентах.

— Шарики с гелием, дрессированные голуби.

— Музыкальный фонтан с подсветкой, арки с амурами.

— Не забудьте о кольцах.

— И о торте, шоколадном многоярусном торте со съедобными фигурками жениха и невесты. А еще фейерверк, и живая музыка, и этот чертов фотограф, который столько крови из меня выпил…

— И все это в долг.

Я даже вспотел от какого-то почти бесноватого, неожиданного натиска нарядной действительности. Реестр был впечатляющий. Каталогизированное, плотно упакованное счастье. Монструозный список одушевленных и не очень сущностей, который, развертываясь бесконечной ковровой дорожкой, ведет в далекий и недостижимый семейный рай.

— А это, учитывая кризис, оказалось очень непросто. Кредита Пупсику не дали.

— В денежных делах каждый сам за себя. Тут уж и связи никакие не помогут. И дружба побоку.

— Пришлось задействовать родственников.

— И давних должников.

— А вы предлагаете все это похерить.

— Да, предлагаю, — невозмутимо парировал я.

— Гора подарков в конце концов, — гнула свое Котик. — Не возвращать же все это?

— Гости, их дети, их костюмы, их купленные на поезд и самолет билеты.

— Вот именно! Моя сестра с детьми, этими монстрами, что мы всем им скажем? К тому же родители жениха…

— И его сестры…

— Да, эти несчастные создания… Безгрудые, длинноносые, тощие, пропащие, в ветхой одежде…

— Заучки.

— Ботанички.

— Синие чулки.

— Они этого не переживут… Это как пить дать.

— Точно-точно…

— А Алиса? Она же мечтает о свадьбе. Не говоря уж о женихе…

— Алиса, кажется, не совсем уверена, — мягко возразил я.

— Это каприз и скоро пройдет. Она никогда не знает, чего хочет. Нам, конечно, все это не по душе и, откровенно говоря, не по карману, но что поделаешь…

— А вы попробуйте. Скажите всем правду.

— Ну да!

— Да ну!

— Вы попробуйте, просто попробуйте, — повторял, словно мантру, я.

Бройлеры переглянулись.

— Вы думаете? — спросила она, задумчиво жуя.

— Уверен.

Пупсик, облизывая пальцы, энергично закивал:

— А может, правда, Котик, подумай, как все просто! Возьмем и скажем, когда они придут. И все отменим.

Брови Котика изобразили задумчивую синусоиду. Пухлые пальцы Котика застыли на вазочке с вареньем. Согнанная со сладкого насеста пчела снова присела на липкий ободок.

— Так и сделаем, — решительно заявила великанша минуту спустя, отгоняя настырное, жужжащее от голода и гнева насекомое.

— Скажите, — вдруг вспомнил я, наблюдая за мстительными зигзагами пчелы, которая, оставшись без варенья великанши, утешилась печеньем ее мужа. — А нет ли здесь поблизости какого-нибудь… водоема?

— Водоема? — поперхнулся Пупсик.

— Ну да.

— Нету тут никаких водоемов, — отрезала Котик, решительно водрузив чашку на блюдце.

Воспользовавшись тем, что бройлеры всецело отдались процессу пищеварения, я выскользнул из-за стола и заспешил к дому. Отчаянно жали ботинки.

В забитой цветами и подарочными свертками гостиной никого не было. Неплотно задвинутые шторы цедили горчичный солнечный свет, создавая иллюзию проницаемого, как внутри плетеной корзины, пространства.

Стоило мне выйти в коридор, как в дверь позвонили.

— Откройте, пожалуйста, — пропел с террасы вежливый басок Котика.

Вздохнув, я повиновался: торопливо проковылял на веранду, открыл дверь и оказался под прицелом скорбных, безмолвных и темных, как дула, лиц. На пороге стояли двое с надменно поджатыми ртами: оба с проседью, оба коротко и аккуратно стриженые, волосок к волоску, пуговка к петельке, пятки вместе, носки врозь. У него — кожаный портфель, у нее — золотистые пряжки на туфлях. Вошли, подозрительно осматриваясь; в ответ на мое сбивчивое приветствие, не размыкая тонких уст, брезгливо мотнули головой, словно бы заранее отмежевываясь ото всего, со мною и с этим домом связанного. Кандидаты, догадался я и, неуклюже пятясь, проводил их в гостиную.