Антун Шолян - Гавань

Инженер не мог понять, как случилось, что они и их связь вдруг оказались в центре внимания. Первое время они встречались довольно редко и только тайно. То есть в той мере, насколько возможно сохранять тайну свидания в гостинице. Но, вероятно, Мурвица еще не превратилась в международный порт, а была просто маленьким полугородком-полуселом, со значительной колонией строителей.

Хочешь не хочешь, но Викица и Слободан нередко встречались просто случайно. В основном возле «Катины». Да и где бы еще? Потом, не таясь, стали видеться ежедневно: вместе на глазах у всех ужинали в ресторане. И чем более они сближались, тем заметней оказывались в полной изоляции, предоставленные сами себе.

Справедливости ради надо отметить: инженер с самого начала ощущал, что попадает в петлю новой зависимости. Ему совсем не улыбалось новое рабство и новые обязательства. Он хотел свободы, а не гнета. В мрачные минуты Викица представлялась ему маленьким, но опасным полипом, который к нему буквально физически прилипает, присасывается и душит своими желеобразными щупальцами, едко пахнущими телесным соком. Если бы, то и дело прижимаясь к нему, гибко скользя в объятия, провоцируя недвусмысленные прикосновения, Викица не пробуждала в нем самца — а обычно случалось именно так, — эти ее уловки он воспринимал бы как поведение голодной пиявки.

Потому что она всегда была готова к телесному сближению, постоянно приводила Слободана в состояние возбуждения демонстрацией своих прелестей, лукавым напоминанием о сладких мгновениях, пережитых обоими накануне, или о его годах и сексуальных возможностях, то есть все время придумывала способы пробудить в нем инстинкт.

Вследствие этих коварных маневров одна за другой рушились твердыни осмотрительности и личной, и общественной. Вскоре Викица уже открыто висла у него на шее и целовала взасос в кафе у Катины, где они сидели за рюмкой, или во время обеда в ресторане, или на набережной. Она обнимала его, тесно прижимаясь всем телом, и, расстегнув рубаху, целовала, уткнувшись ему в грудь на виду у прохожих… Они ходили теперь не иначе как в обнимку; их называли уже спортивным термином: «dupli nelson» [16] Двойной захват (борцовск.). .

Боже мой, во всем этом, безусловно, присутствовал истинный жар, не подвластный никакой осмотрительности, здесь было много юной и врожденной невоздержанности и богемы. Но нужно признать, что время от времени у инженера возникала мысль о том, что корни ее поведения крылись в несколько извращенном желании отчаявшегося существа выставить себя напоказ: затащила в сети солидного немолодого любовника, ей это льстило, и она хотела, чтобы все это видели. И то, что от нее теряют голову. Кроме этого, ей нечем было похвалиться.

Ибо обычная тщета была ей неведома, она не признавала конвенций. А может быть, просто не замечала их: как будто к ней не имели никакого отношения правила игры, принятые в той среде, в которой жил инженер. Об этой среде (или вообще о мире, кто знает?) она говорила без всякого почтения, иногда просто цинично. Весь мир она делила на старых засранцев и клевых мужиков. Окружающее было для нее или «дерьмо», или «блеск». Инженер нередко немел, столкнувшись с ее пренебрежением к респекту, несерьезностью и отсутствием интереса к вещам.

— Чего ты ко мне пристал? — спрашивала она. — Все это мура. Хочу веселиться, пока молодая. Ходить по ресторанам, танцевать, ездить, смотреть людей. А чего, еще делать, если и так все идет к чертовой матери!

Это было ее постоянным присловьем — «если и так все идет к чертовой матери». Осью, вокруг которой она пестовала свой цинизм, явно сознавая его неадекватность. Значительные детали жизнеописания Викицы состояли в том, что она познакомилась с одним редактором (или техником?) из телевизионной студии, с двумя-тремя журналистами (или художниками?) и с одним самым настоящим, живым кинооператором. С ними время от времени выпивала в «Кавказе». Но, по ее словам, счастье ей не улыбнулось, дорога в высшую лигу для нее по-прежнему закрыта. Отсюда она имеет все основания быть разочарованной, саркастичной и пить. Если и так все идет к чертовой матери.

К тому же Викица и правда слишком долго жила совсем одна с тех пор, как приехала учиться, предоставленная в Загребе самой себе, без родителей, без настоящих друзей. Не везло ей и с кавалерами, слишком много она их переменила, слишком много времени просидела в кафанах, слишком многое предприняла, чтобы «вырваться в высшую лигу», да к тому же была слишком умна, слишком хорошо все это сознавала и имела слишком большой опыт, чтобы связать себя с каким-нибудь тупицей, вступить в мещанский брак и принести себя в жертву тому, что с презрением называла «обычной жизнью» — жалкое крохоборство, прозябание, тоска. Так что у нее и впрямь все потихоньку шло к чертовой матери, и выдуманное, позаимствованное отчаяние постепенно переходило в настоящее, истинное.

— Когда я намылилась в Мурвицу, ну, еще до встречи с тобой, — отвесила она комплимент Слободану, — я уж совсем дошла, сыта была по горло. До того мне стало скучно, что всерьез подумывала, может, взять да и раздеться догола посреди площади Республики. Авось положит на меня глаз какой-нибудь фотокорреспондент из «Лайфа» или «Штерна». На худой конец хотя бы из «Старта».

А она способна, подумал инженер, выкинуть такое не только на площади Республики в Загребе, но и на набережной в Мурвице. Его просто охватывал ужас при мысли, что она еще может вытворить, учитывая ее прежние выходки и коленца, да и то, как она об этом говорила. Вначале он не придавал ее высказываниям особого значения, они казались ему просто смешными и необычными, а по-своему даже и обольстительными. Но чем больше он привязывался к Викице, чем больше она ему становилась необходимой, тем болезненней воспринимал ее цинизм и проделки, тем сильнее они его ранили и отделяли от нее. Иногда ему казалось, что именно эти черты в ее поведении создавали ту непреодолимую пропасть, которая мешала их окончательному и полному сближению. Чем больше сплетались их жизни, тем яснее он ощущал, что она далека ему, совсем ему не подходит, впрочем, сам затруднялся сказать, для чего именно она вообще должна была бы подходить. Иногда в самый разгар любви он вдруг чувствовал небывалую прежде близость к Магде. Иногда, болтая с Викицей, он ловил себя на том, что ему легче найти общий язык даже с Грашо, чем с ней.

Но Викицу он ни в чем не мог обвинять. Решения, которые Слободан принимал на трезвую голову, довольный и пресыщенный, тут же нарушались: он бежал к Викице будто голодный щенок. Напрасно было потом искать причины, все они сводились к одному — непреодолимому, всесокрушающему магнитному притяжению, к неизбежности, которая играла логикой его решений, будто мячиком. Так его любовь постоянно вибрировала между глубокой депрессией и слепым восторгом.