Александра Стрельникова - Когда сбывается несбывшееся… (сборник)

С широкими бедрами еще можно было смириться. Но вот с короткими и толстыми ногами с большими икрами — трудно. Она страдала от этого всю жизнь. В школе мальчишки, и даже девчонки, дразнили ее футболисткой. Когда она подросла, то по той же причине не смогла носить мини-юбки. И также — джинсы. Что было для нее вообще невыносимо и жутко обидно, особенно в то время, когда все ее ровесницы бегали в коротких юбчонках и облегающих джинсиках, добытых с таким трудом.

Какие уж там джинсики, икры выпирали даже из-под брюк, сшитых по индивидуальному заказу… Поэтому ее пожизненным уделом стали юбки, максимально прикрывающие ноги.

— Какая ерунда, — не соглашалась Ирина Михайловна, когда Мила жаловалась на фигуру. — Молодость — вот твое преимущество и достоинство на сегодняшний день. И не забывай: к тому же ты — москвичка, живешь не в Тмутаракани какой-нибудь и не в городе ткачих. Сколько у тебя возможностей, опять же, если распорядиться этим с умом…

— Ну, возможности — возможностями, — деловито и самоуверенно соглашалась дочь, — только мужики всегда на ноги пялятся…

Ирина Михайловна, так радовавшаяся в свое время, что ее дочь работает в театре, до сих пор не знала, что же в действительности тогда такое произошло, из-за чего ее дочь написала заявление «по собственному желанию». Она знала эту историю со слов дочери: дескать, та однажды просто не угодила капризной Примадонне… А расшаркиваться перед нею как другие, не захотела. Это была, так сказать, «официальная версия». О том, что произошло в действительности, знала только Мила.

На тот момент она проработала в театре более года. И даже ходила на работу с интересом, потому что там могла видеться с «предметом» своей страсти. Сама специфика ее работы давала ей немало возможностей для этого. Подстраивала она «случайные» встречи и в театральном буфете, и просто на улице… Но, набиравший силу и известность актер, похоже, ничего не замечал. Был он человеком жизнерадостным и общительным. С одинаковым уважением относился к коллегам по актерскому цеху и осветителю и рабочему сцены. В нем не было ни столичного снобизма, ни обычного человеческого хамства. В Миле же переполнявших ее эмоций накопилась столько, что они должны были во что-то однажды выплеснуться. Она жутко ревновала его к Примадонне. И ненависть ее достигла апогея.

Однажды случилось так, что Маргарита сильно заболела. В промозглом и сыром московском марте у нее произошло обострение бронхита заядлого курильщика. Это случилось в начале месяца, а 8-го марта Примадонна со своим другом должны были показывать сценку из спектакля в сборном концерте, проходившем в каком-то Дворце культуры по случаю Международного женского дня.

Мила так давно вынашивала месть в своем сердце, что ей даже ничего не надо было придумывать. Все придумалась само собою.

Примадонна сидела перед зеркалом, уже облаченная в роскошное розовое платье со множеством оборок, курила через мундштук и сама себя лениво гримировала, прикрепляя накладные ресницы и припудривая нос.

— Что же это за жуткая несправедливость такая, дружочек, — жалобно обращалась она к актеру, — что я и в праздник всех женщин должна работать?

— Ну, что поделать, — отвечал тот, подмигивая костюмерше и гримерше, — планида у тебя такая…

— Я думаю, мы сегодня после трудов праведных гульнем где-нибудь в ресторанчике?

— Конечно, как пожелаете, королева, — говорил атлетический красавец, скрестив руки на груди и любуясь Примадонной.

Эта манера вести интимные разговоры, словно вокруг никого не было, всегда жутко раздражала Милу. А ревность делала ее жизнь невыносимой. Тем более, что она была женщиной, и к тому же — молодой. И тоже не отказалась бы посидеть в ресторанчике. И ей тоже не хотелось работать в праздничный женский день.

— Парик, детка, — только и произнесла Примадонна, небрежно и в тоже время требовательно кивнув в сторону Милы.

У Милы уже все было готово. Еще как «готово»! В этой сценке использовался пышный парик со множеством буклей и локонов. Она подошла к Примадонне и стала осторожно его прикреплять.

Примадонна недовольно поморщилась, вспомнив болеющую Маргариту, к рукам которой она привыкла за многолетнюю работу в театре.

— Ладно, сойдет и так для этой публики, — сказала Примадонна, через пару минут, отодвигая руку Милы и подразумевая пролетарскую аудиторию Дворца культуры крупного московского завода.

Она сама еще небрежно подколола несколько шпилек и направилась, наконец, с актером за кулисы, выразив неудовольствие по поводу какой-то тяжелой энергетики, которая, как ей показалось, исходит от новенькой гримерши… Но Мила уже этого не слышала.

Все складывалась как нельзя лучше. Парик был специально не очень хорошо закреплен, но теперь у нее было оправдание: Примадонна сама ее торопила. Но и это было не все. В роскошном парике Мила специально заранее отрезала несколько локонов и буклей, а затем незаметно запрятала их в пышные хитросплетения парика. Она знала, что в динамичной сценке из оперетты актеры будут танцевать и петь.

Все случилось именно так, как она задумала. Когда Примадонна танцевала, невольно сотрясался парик. Сидевшие в первых рядах зрители начали хихикать, когда полетели ловко подрезанные локоны и букли. К тому же, к своему ужасу, Примадонна обнаружила, что парик очень плохо прикреплен, и ей периодически приходилось делать движение рукой, чтобы он не слетел с головы.

Мила вообще относилась к породе тех людей, которые сначала что-то делают, а потом думают. Но тут она все продумала до конца. Она пошла на этот шаг, зная, что ей все равно придется уйти из театра. Слишком невыносимо была наблюдать за развитием театрального романа…И к тому же — ей не нравилось обслуживать кого-то.

— Где эта мерзавка? Где эта пигалица, из-за которой у меня парик не слетел только потому, что я должна была держать его обеими руками? — кричала разъяренная Примадонна.

— Но ведь вы торопились… Сами не дали мне закрепить его как следует, — спокойно, и даже невозмутимо ответила Мила.

— А что это за клочья сыпались с моей головы? — продолжала наступать актриса, понимая, что сама дала повод этой мерзавке для оправданий.

— Я не знаю. Очевидно, парик уже старый…Возможно, его надо было отдать в ремонт мастеру. Меня никто не предупредил…

— Не надо ссориться в праздничный день. Подумаешь, сборный концерт, — выступил дипломатом герой-любовник на сцене и в жизни. — Пойдем-ка лучше в зал, сейчас Кобзон будет петь, — сказал он, уводя разгневанную Примадонну.

Но странное дело: осуществив свою месть и неторопливо бредя домой, Мила ощущала, что червь досады и зависти по-прежнему гложет ее. Она вдруг постигла некую жизненную истину: оказывается, у немолодой, но красивой женщины больше шансов, чем у молодой, но некрасивой. И еще она поняла одну вещь: все эти костюмеры, гримеры, осветители и прочие рабочие сцены, без которых, однако, не обходятся ни в одном театре, навсегда останутся людьми второго сорта, обслуживающими искусство. Неким его предбанником, представителя которого в любой момент можно обозвать «мерзавцем» или «пигалицей», и никто даже этого не заметит.