Иван Сажин - Полигон

В самых дверях столкнулся с Евгением, — у того было обреченное, печальное выражение лица.

— Что случилось, Женя?

— Трескучий завал!.. Мои наводчики не поразили ни одной пушечной цели. Загоров двинул сам проверять дорожку.

— Как думаешь, что он решит?

— Отложит стрельбы, что еще. Не захочет же, чтобы лучшая рота с треском провалилась. — Евгений вдруг рубанул воздух кулаком. — А все-таки досадно! Наводчики у прицелов, точно слепые котята…

— А я тебе говорил, больше потей на тренировках! Не прислушался ты к моему слову, — заметил Анатолий.

Товарищ глянул на него недружелюбно.

— Давать советы все мастера. Посмотрел бы я, что бы ты делал с моими дуботолами. Только и знают, что дремать на занятиях.

— Ребята у тебя боевые. Все зависит от того, как заниматься с ними. А как ты делаешь? «Сейчас рассмотрим принцип работы стабилизатора…» Целый час толкуешь о каждом проводничке. Зачем такой академизм? Солдаты все это в учебном слышали, и им скучно…

— Да перестань, Толька! — раздраженно оборвал его Евгений. — Загоров вкручивал мозги, теперь ты. Ему я уже дал отповедь.

— Дело твое. Но с отповедями поосторожнее, а то нарвешься на неприятность. У комбата норов — не дотронься.

— А, плевать!..

Грохнул орудийный выстрел, за ним — второй. Третьего не последовало. Загоров тоже не рассчитал время.

— Вот видишь! — воскликнул Евгений. — И комбат партачит.

Отстучала дробь пулеметных очередей, усилился гул идущего назад танка. Объявили результаты заезда: хорошо.

— Стрелять все-таки можно, — обронил Анатолий. Глянув на приунывшего товарища, стал успокаивать его: — Не переживай, все обойдется. В службе ведь, как в атаке: то бежишь, то упадешь. Главное — вставать и бежать дальше.

— С кем бежать-то? — опять сетовал на своих наводчиков Евгений. — Словно сговорились: один мажет, другой…

Выплывший из тумана танк развернулся на исходном и замер. Из люка вынырнул Загоров, решительный, нахмуренный. Соскочил в размешанную грязь, зашагал к вышке. Мимо лейтенантов прошел молча, хлопнул дверью. Постояв еще под моросящим дождем, друзья тоже зашли в огневой класс. Вскоре комбат и ротный, оба возбужденные, спустились вниз. Как видно, между ними произошел не очень приятный разговор.

— Нет, Василий Григорьевич, это не довод, — возражал Загоров. — Мишени видны, и выполнять упражнение можно.

— Как будто обязательно стрелять в туман! Лучше выбрать другой, более погожий день. Выполняли же упражнения две роты при хорошей погоде, а чем мы хуже?

Сойдя с лестницы, Загоров сказал капитану:

— Я вижу, вы опасаетесь, как бы ваша рота не получила низкую оценку по огню. А я боюсь, как бы она не сгорела в бою, вся, до единого танка!.. Там тоже встретится туман, дым, пыль. К тому же будете стрелять не только вы, но и вас будут лупасить.

— Ну бой — другое дело, — отозвался Приходько. — Там кто кого. А сегодня я просто не вижу причины рисковать.

— Причина есть: готовить людей к войне, — стоял на своем Загоров; вдруг он повернулся к Русинову: — А вы, лейтенант, тоже боитесь стрелять в такую погоду?

— Нет, я не боюсь. Если не сейчас, то когда же еще может командир испытать подчиненных?

— Истинно так!.. Значит, уверены в своих танкистах?

— Как в самом себе… Разрешите стрелять моему взводу!

Евгений был ужасно удивлен и раздосадован. Напряженно-осуждающе смотрел на товарища, словно хотел остановить его взглядом.

Ротный, жуя спичку, сплюнул под ноги, опасливо предупредил:

— Видимость-то неважная. Может, не стоит напрасно снаряды жечь? Не камушки бросаем. Как выстрел, так пара хромовых сапог.

— Тогда не стоит нам быть и командирами!

Загоров еще обдумывал что-то. Наконец лицо его разгладилось.

— Что ж, лейтенант, начинайте! — кинул он.

— Есть, начинать! — И взводный выбежал под дождь. Комбат поднялся наверх, а Приходько все еще медлил, словно решал трудную задачу.

— Тяжелую ношу взвалил на свои плечи Русинов, — заговорил он. — Как думаешь, Дремин, сможет его взвод выполнить упражнение?

— Еще как сможет!

— Хорошо бы, а то роте совсем труба.

Сверху позвал его Загоров, и капитан поднялся по лестнице.

— Русинов на все способен! — зло и расстроенно бормотал Евгений. — Даже друга утопить. Ай да Толик! Не ожидал я…

Сел на табуретку и застыл в неподвижности, обреченно опустив голову. Идти к своим танкистам было крайне стыдно; и оттого, что завалили стрельбу, и оттого, что сорвавшись, накричал на наводчиков. В ушах еще укоризненно звучали слова Хаджимуратова: «Как научен, так и стреляем».

Но такова натура у Евгения, — и знал, что сам виноват в своем позоре, а на скамье подсудимых видел ухватливого приятеля. Что он мог поделать с собой, если нутро протестовало против того, что его обходят? И кто — Русинов!

Евгений ударил кулаком по столу — так муторно было на душе. Не выскочи Толька, и сошло бы с рук. Стрельбы отложили бы, плохие оценки посчитали недействительными. Так нет же!

«А еще другом зовется», — оскорбленно терзался он, с пасмурным лицом наблюдая в окно, как русиновцы расторопно загружают боеприпасы, скрываются в люках.

По команде «Вперед!» взревели моторы и танки, все три одновременно, набирая разбег, втягиваясь в туман и видом и звуком, как бы растворились в водянисто-мыльной мути. «А если Толька не сорвется и вытянет роту! — предположил Евгений, но тут же отмахнулся от этой мысли. — Все равно друзья так не делают».

Полигон был избит, изъезжен вдоль и поперек, особенно на направлениях стрельбы, и боевые машины покачивались в жидкой грязи, как лодки на волнах. Перед прицелами белесилась туманная наволочь. От одного ее вида в душу просачивался холодок.

Остывая от запальчивости, Анатолий все яснее сознавал, какую ответственность только что взял на себя. Промахнешься — наживешь кучу неприятностей, насмешек. Да и сразить мишени — невелика корысть; и друга подведешь, и командиру роты подпустишь шпильку, — при случае он соответственно отблагодарит тебя.

Но ведь не ради них, не для показа и красивых речей идет боевая учеба! Когда же, если не сейчас, испытать ему себя и своих людей? Может статься, что с ними идти в бой, а там совсем иные измерения многих будничных понятий. И пусть не дрогнет его воля ради того высокого, все искупающего смысла.

От волнения не хватало воздуха. Глаза пощипывало от пота и не было времени вытереть взмокший лоб. Тут на учете каждое мгновенье, тут не зевай. Смотри, смотри!

Взгляд его ждал, просил цели. «А вдруг и в самом деле прозеваю ее?» — засомневался он, но на пределе видимости засмутнело что-то, приближаясь.

— Впрямь почти ничего не видно! — облегченно произнес лейтенант, а руки проворно и натренированно хлопотали. — Короткая!