Иван Сажин - Полигон

— Еще раз браво! Найден новый образец. Евгений Дремин — уже пройденный этап. Ведь он скоро переходит к тебе в подчиненные.

— Ты о чем! — набычился Анатолий.

— О том самом, ради чего ты прошелся сегодня по мне грязными сапогами. Ну и нюх у тебя, овчаркам на зависть…

Слова потонули в орудийном грохоте. Наводчики Русинова били так же дружно, как перед этим сам взводный и командиры экипажей. Евгений намеревался уйти, да вдруг раздумал: захотелось узнать результаты заезда. Быть может, завалится кто-нибудь из стреляющих! Это облегчило бы душу, хоть немного…

Молча стояли под сеющимся дождем, смотрели в сторону гудевших в тумане танков, словно ждали ответ на свой взвинченный разговор. Объявили результаты: все три наводчика стреляли отлично.

Лицо Анатолия расцвело в улыбке.

— Не лезь в бутылку, Женя! Я же тебе говорил, что в службе, как в атаке… Сегодня пятерка моя, завтра — твоя.

— Сегодня ты-ы, а завтра яа-а, — фальшивя, пропел Евгений.

Ему показалось, что товарищ улыбается издевательски, нагловато. Опять сдавило грудь, глаза застлало горячими, тяжелыми слезами.

— Поздравляю…

Круто повернулся и пошел прочь. Не хватало еще, чтобы увидели идиотские слезы у него на глазах. Русинов долго еще стоял на том же месте и грустно смотрел ему вслед.

Лене с утра не давал покоя мотив песенки. Из глубины сознания наплывали задумчивая мелодия и слова «Где-то есть город, тихий, как сон…» С тех пор, как побывала в гостях у лейтенантов, в душе поселилось томление и беспокойство, которые никак не объяснить. Раньше было просто любопытство, желание общества забавных и милых парней. Теперь она тосковала, мучилась ожиданием.

Недавно Лена дозвонилась до танкистов, упросила дежурного передать Анатолию, что его срочно просит актер Русинов дать знать о себе. Дежурный пообещал выполнить просьбу не раньше, как дня через два, — лейтенанта снова не было в части!

Два дня прошло, и сегодня девушка с утра сидела в гостиной на диване с книгой, то и дело поглядывая на телефон. Книгу держала скорее для отвода глаз. Надо же показать отцу, что занята чтением!

Борис Петрович встал поздно. Из театра вернулся далеко за полночь, пока выпил чаю да улегся, проглотив снотворное, прошло около часа. Вот и проспал до одиннадцати утра. Теперь брился в своей комнате: доносилось жужжание электробритвы.

Лена не знала, зачем просила, чтобы позвонил Анатолий. И вообще не хотела задумываться над этим, даже отмахнулась от докучливой мысли. Не все ли равно!.. Вообще-то следовало бы вызвать Евгения. Пыталась убедить себя, что Анатолий слишком груб, невоспитан — и не смогла. И чем больше думала о нем, тем сильнее завладевал он ее воображением.

Он вовсе не такой, каким кажется. А главное — с ним чувствуешь себя легко, непринужденно. Неужели ее влечет к разбитному парню глупое девичье любопытство? То самое, с каким поехала в гости к лейтенантам, с каким выслушивала объяснение Евгения… Вряд ли. Русинов не тот человек, с которым можно играть в кошки-мышки.

Если говорить честно, Лена тогда очень хотела, чтобы и он объяснился ей в любви (нравится же она ему!). Однако Анатолий сказал только обидные слова. Он словно из другого мира: решителен, прям, предприимчив. И догадлив, как бес, — от него ничего не скроешь не утаишь.

«Интересно, как он пронюхал, что Женя признался мне в любви? — гадала она. — Наверное, просто смекнул. Он же так растерялся, так задумался, когда вошел И увидел меня со своим дружком наедине…»

Странны и противоречивы девичьи поступки. Искать в них логическую взаимосвязь — напрасный труд. И самый здравомыслящий человек подчас беспомощно разведет руками, если попытается на основании одного поступка юной проказницы предугадать следующий.

В тот вечер, когда после возвращения с озера Анатолий поцеловал ее, она оттолкнула его. А позже, когда Евгений так возвышенно дал понять, что любит ее, вдруг спохватилась… Вошел отец. Он уже закончил бриться, умылся и, смазав лицо кремом, массировал щеки и подбородок. На оголенных, засмуглевших от загара плечах крупно играли мышцы.

— Ленок, ты картошку солила?

— Нет еще, — она быстро поднялась, откладывая книгу, одернула халатик. — Сейчас посолю.

— Пошевеливайся, хозяйка, пора завтракать. — Отец был в добродушном настроении. Его карие глаза смотрели живо. И выглядел он сегодня бодрым: должно быть, хорошо выспался.

Матери нет дома. На работе с восьми, вернется поздно, — то общественные дела, то ревизии. Для своих домашних она обычно готовила что-либо с вечера и ставила в холодильник. Там и сейчас обреченно стыли заливная рыба и салат.

Отцу приелась эта история с охлаждением-подогреванием. Сказал, что сегодня хочется чего-нибудь свеженького, с пылу, с жару. А поскольку из Лены кулинар не ахти какой, она сделала самое простое, что можно придумать: начистила молодой картошки, помыла ее и поставила на плиту.

Картошка кипела на малом огне. Из кастрюли, из-под легкой алюминиевой крышки, выбивался аппетитный парок. Лена ткнула кухонным ножом в одну из картофелин.

— Она готова, папа! Садись, ешь.

— Сейчас!.. Сделай еще салат из помидорчиков.

Закрыв картошку, Лена наспех порезала на тарелку два крупных помидора, посолила их. Очистила и положила рядом зеленую прядку лука, и вернулась в гостиную. Посмотрела на телефон, словно ждала от него ответ на свой мучительный вопрос, однако телефон молчал.

«Мне надо было позвонить Жене, — в затруднении думала она. — Что же сказать Толе? Ну спрошу, как тогда доехал, а дальше что?.. Ну скажу, что волновалась, не зная, все ли благополучно обошлось… А потом?.. А потом — суп с котом. Толя сразу поймет, что тебе просто-напросто хочется повидаться с ним».

Тут из кухни донесся сердитый отцовский, голос:

— Ленка!.. А ну беги сюда!

— Господи, что он дергает меня? — проворчала она, вскакивая.

В светлой рубашке, при галстуке, отец казался помолодевшим. Вот только лицо его выражало недовольство.

— Как это понимать? — показал он пальцем в кастрюлю.

Лена склонилась и ахнула: среди сварившейся картошки плавал коробок спичек, уже изрядно намокший.

— Зачем ты кинул его туда?

Широкие брови отца удивленно полезли вверх.

— Я кинул?.. Нет, дорогуша, это я тебя спрашиваю, зачем ты сунула спички в кастрюлю.

— Да не совала я!..

Суматошно выкинула ложкой коробок, наверное, прилип к крышке, — подхватила кастрюлю тряпкой и, обжигая пальцы, слила в раковину отвар. В глазах застыли растерянность и недоумение.

— Что ты будешь теперь есть ее?

— А что же мне кушать? — буркнул Борис Петрович, пожав плечами. — О чем ты думаешь с утра, где витаешь? Чай не закипятила?

— Но в чайнике еще полно. Подогреть?