Иван Сажин - Полигон

— Никакой трагедии не произошло, — осторожно начал он. — А случилось то, что и должно было случиться. Я убедился, как говорит Борис Петрович, что служба в армии — не мое амплуа.

Лена смотрела на него удивленно, разочарованно.

— То есть?..

— То есть, я намерен просить отставку. Но путешествие по Волге не отменяется… Лена, если у вас есть хоть капля искреннего чувства ко мне, поговорим о том, как нам быть…

Она не хотела, чтобы он продолжал, и перебила его вопросом:

— Но как вы решились на такой шаг? Зачем вам это нужно?

Евгений пожал плечами. Он видел, что Лена уходит от объяснения, опечалился и заговорил с драматической ноткой в голосе:

— Понимаете, я тут бесполезен! Меня это ужасно угнетает… Мои школьные друзья давно пробили себе дорогу. А кто я? Ванька взводный, которого ругают все, кому не лень. Мой однокашник Вадька Паростков — главный инженер радиозавода. Я ему так завидую!.. Знаете, Лена, какое это удовольствие — видеть новенькие, блестящие приемники, телевизоры! Дело твоих рук. Твоих, понимаете?

— Понимаю, — ответила Лена, но тут же мотнула головой. — Нет, я все-таки не понимаю. А как же танковое училище? Вы же закончили его с какой-то целью.

Он почувствовал, что она не одобряет его намерений, и в нем шевельнулась обида. Так хотелось, чтобы девушка стала его союзницей.

— Что училище?.. В него меня втиснула мать — заведует там библиотекой. Ей дорога была мысль, что сын станет офицером, вот и постаралась. — Он разочарованно вздохнул. — То было училище. А тут!.. Вот вы как-то сказали: у каждого своя звезда. Помните?.. В этом суть. Так вот я понял: служба в армии — не мое призвание.

— Ну, а Толя как относится к вашему решению?

— Да никак! — Евгений раздраженно махнул рукой. — С ним на эту тему невозможно говорить.

— Неужели ваш друг не способен понять вас?

— Друг!.. Русинов теперь мой непосредственный начальник. А человек он архипринципиальный. Главное для него — устав и субординация. Ничего иного не признает.

Лена слушала с возрастающим недоумением.

— Вот не подумала бы! Я вижу в нем какой-то внутренний свет, беспокойную жажду жизни.

Анатолий и в самом деле представлялся ей незаурядным парнем. Во всяком случае, он не станет плакаться при неудаче и наговаривать на товарища. Потому и выдумал про ангину. Евгению хотелось сказать о Русинове что-нибудь злое, крепкое и он продолжал тем же раздраженным голосом:

— Службист он, Лена, заурядный службист! Удалось недавно отличиться на стрельбах, передовиком назвали, в должности повысили, — он теперь ходит и ног под собой не чувствует.

— Вот не подумала бы, — машинально повторила она ту же фразу.

Девушка мысленно оценивала его. Неужели он способен на неправду?.. Она не знала той склонности Евгения, когда он в состоянии самолюбивой уязвленности мог искренне выдавать догадки за истину.

— К сожалению, Толька оказался не тем человеком, — горячился он. — От него не жди доброго совета. Ничего, кроме казенных нотаций не услышишь. Словно попугай: что начальники говорят, то и повторяет, да еще выдает за свое. И совести — ни в одном глазу. Он же на днях предал меня!

— Как предал? — Лена почти испуганно поднялась. Евгений тоже встал, взвинченно рассказывая. Глаза девушки выражали горькое разочарование. Бледная, серьезная, она смотрела на него с презрением.

— Ты считаешь предательством умение выполнить свое дело?

— Он же напросился ради карьеры!.. Лена, он и тебя предает. Спутался там с одной бабенкой…

Евгений вдруг осекся, из глаз брызнули искры. Его обдало жаром и холодом одновременно: девушка влепила ему пощечину! Вначале он ахнул — так неожиданно все произошло. Потом покраснел, мучительно, до боли. Неимоверный стыд захлестнул его. «Что это я наплел? — ужаснулся он. — Бежать, бежать отсюда!»

Закрыв ладонью горящую от оплеухи и позора щеку, он повернулся… и остолбенел: в дверях гостиной замер только что вошедший Борис Петрович.

— Лена!.. Бог мой, как ты можешь? — воскликнул он.

— Нет!.. Нет, это неправда!.. Он неправду сказал о Толе…

Евгений преодолел секундное оцепенение, метнулся из квартиры. Актер пытался остановить его, но напрасно. Лейтенант стукнул дверью, кинулся вниз, прыгая через три-четыре ступеньки сразу.

— Что случилось? — не унимался отец. — Как ты могла так оскорбить парня?.. Это унизительно!

Девушка будто окаменела, не могла и рот открыть. Он постоял в затруднении, взялся пятерней за лысину.

— Зачем же я вернулся?.. Ах, да! — Схватил со стола очки и выбежал вслед за Евгением.

Едва за ним захлопнулась дверь, как Лена упала на диван, уткнулась лицом в уголок, сжалась вся. Зачем, зачем она ударила его? Не надо было поступать так опрометчиво и глупо! Ей было жаль Евгения, но оправдать его она не могла. Он же такое говорил о Толе!.. Предал, спутался. Так кого хочешь можно оплевать!

В ней все кипело от негодования. «Вот он-то и предает!» — думала она о Дремине. То, что прояснилось из-за его поступка, заслуживало не одной пощечины. Вдруг Лена быстро поднялась и села. Красивое, в полыхающих румянцах лицо казалось страдающим и обрадованным одновременно. Она только что сделала потрясающее открытие: этот грубый насмешливый Русинов — близок и дорог ей! Ведь будь она равнодушна к нему, не вступилась бы за его честь с таким воинственным пылом.

Возможно, Анатолий и не безгрешен, но он вовсе не такой, каким его только что хотели представить. И уж он-то не раскиснет от неудач. Он способный, деятельный, волевой, преодолеет все. Как она раньше не замечала этого? Просто его заслонял Евгений…

Она встала и в волнении заходила по комнате. Так вот оно как происходит! Все совершилось тайно, без театральных поз и громких признаний.

Танкисты давно вернулись с полигона, но Евгений никак не мог опамятоваться после потрясения. Казался себе непоправимо опозоренным, испытывал колючий стыд и отвращение ко всему на свете. Вот и рухнуло все, чем жил он в сокровенных своих мечтах, что так лелеял. Для него это — ужасная катастрофа!..

На долю каждого из смертных хоть раз в жизни выпадает тяжкое испытание. Не то среднеарифметическое, какое называют преодолением жизненных противоречий, а то самое, которое заставило принца датского изречь мучительный вопрос: «Быть или не быть?» Евгений и сам не помнил, как в тот злосчастный вечер вылетел из квартиры Русиновых. О, лучше бы он тогда упал на лестнице и разбил себе голову! С горящими щеками и холодным потом на лбу выскочил на улицу. Солдат-водитель дремал в кабине машины.

— П-п-поехали! — через силу выдавил Евгений, хлопнув дверцей.

Прижавшись в угол кабины, молчал всю дорогу. На полигон приехал совершенно разбитый. Ум и воля его были подавлены, а тело ослабло. Болезненно самолюбивый, он не мог без последствий перенести бесчестье: на завтра у него поднялась температура, и осмотревший его врач изрек что-то мудреное по-латыни, предписал постельный режим. С полигона его привезли в санитарке. Затем он еще неделю отлеживался в лазарете.