Иван Сажин - Полигон

— Ты ведь долго обдумывал наедине, как жить с людьми, — продолжал лейтенант. — И начал уже понимать: хочешь быть человеком, иди в жизнь, а не к мамаше под крыло. Человек — потому и человек, что каждодневно утверждает себя. Надо привыкнуть к такой необходимости, сделать ее потребностью души. Без этого просто выродишься.

— Философские мудрости, товарищ лейтенант…

— Это жизнь, Гурьян! Вот вчера на вождении я увидел, что в тебе человек воскрес, и так обрадовался за тебя. Ну, думаю, теперь Виноходова опять поставят механиком, классность повысят, а то и звание «младший сержант» присвоят. — Русинов помолчал, прикурил потухшую сигарету. — Я думаю, теперь и самому не хочется, чтобы этот новый человек в тебе взял и умер. Да и мне горько было бы сознавать, что напрасно потратил на тебя время, обманулся.

Ох, и умел этот смуглый, с пронзительным взглядом лейтенант заглянуть в самые сокровенные тайники души! Умел задеть там что-то больное, ранимое, от чего заходится сердце.

Чуть склонив черную, округло стриженную голову, Гурьян трудно думал. Откровенно говоря, очень уж хотелось бузить после этого письма, наговорить всем дерзких слов, начиная с ротного. Но кому и что он докажет? Сам ведь заварил кашу — сам и расхлебывай.

— Легко вам рассуждать, — выдавил он со вздохом. — А каково мне? Куда подамся после армии? Ни гроша в кармане, ни пристанища…

Лейтенант понимал его состояние, улавливал ход его мыслей, и был терпелив, сдержан, мягок.

— Твое богатство — руки, знания, желание трудиться. Со специальностью механика — на любую стройку. Да вон хоть на БАМ езжай!

— Ха-ха!.. На БАМ по путевке берут. А кто мне даст ее?

— Дадут!.. Ты теперь не хуже других. Так что было бы желание, а путевка будет. Хочешь на БАМ поехать?

— Хочу!

— Иди зови Адушкина.

Солдат недоверчиво поднялся. Вскоре пришел сержант Адушкин, доложил о себе. Русинов велел ему садиться, читать письмо. На чернявом лице Гурьяна теперь было иное выражение. Бузить ему расхотелось, но он как бы намеревался сказать: сами втянули меня в эту историю — сами и вытаскивайте. Конечно, его задели забористые речи ротного, но он пока не видел в них проку. Речами сыт не будешь. А вот путевка не помешала бы.

Дочитав письмо, сержант насупил кустистые брови:

— Этого следовало ожидать. Сам же напросился. — Он презрительно глянул на Виноходова. — Да это и к лучшему.

— Все верно, Адушкин, — поддакнул Русинов. — Но ежели мы взялись помогать человеку, то надо поддержать его и теперь.

— Даже не знаю, что можно придумать. В таких случаях, как говорил Остап Бендер, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Русинов сдержанно усмехнулся. Сержант, конечно, прав, но…

— Виноходову позарез нужна путевка на БАМ.

— Путевок дали три на роту. Едут Ковров, Индришунас и я.

— Свою путевку отдашь ему.

Сержант изумленно вытаращился на командира роты.

— А я что, у бога теленка съел?

Лейтенант помолчал, тая в глазах недоступную пока мысль.

— Тебе, Адушкин, выпала иная планета. — Он кивнул на сидевшего рядом Микульского. — Вот увольняется в запас Серафим Антонович, и батальон остается без начальника мастерских, а точнее — рота без зампотеха. Командир велел найти замену. Выбор мой пал на тебя, Миша. Так что продолжишь службу в родном полку.

— А что! — оживился Микульский. — Из Адушкина получится отличный зампотех роты. — Я только что хотел сказать о том же.

Сержант смотрел на них растерянно.

— Но у меня и мысли такой не было!

— Не было так будет… Поучишься, присвоят звание прапорщика, а там, глядишь, и офицером станешь, коли сдашь за училище.

— Загадку вы мне загадали…

Русинов уже видел, что Адушкин согласится, — продолжал с веселой уверенностью.

— Никакой загадки, Миша. Надо, понимаешь?.. На тебя надежда. Танковую технику знаешь отлично, со службой — в дружбе. Так что тебе и карты в руки… Завтра сходи в штаб, узнай, как оформляться, и принимай дела у Серафима Антоновича. Все!

Сержант поднялся, озадаченный неожиданным поворотом в судьбе. И не хотелось ему расставаться с мечтой — поехать на стройку века, и не мог отмахнуться от предложения командира роты. Не каждому выпадает такая честь.

Сказав, что подумает, он вышел. И лейтенант, обращаясь к Виноходову, заговорил оживленно:

— Ну вот, Гурьян, считай, что путевка в кармане. А пока назначаю тебя механиком в свой экипаж. Договорились?

Рот солдата растянула примиряющая улыбка.

— Договорились…

— Только постарайся, чтобы экипаж наш был не хуже других, — молвил ротный. — Будешь увольняться, я тебе и характеристику напишу по-братски, и на БАМе тебя встретят хорошо. Обеспечат жильем, помогут на первых порах. А там на хороший заработок выйдешь, матери станешь помогать. Напишешь ей: «Большой привет с большого БАМа!» — Темные глаза лейтенанта весело зажглись.

Гурьян невольно усмехнулся, вспомнив, как он бухнул эти слова на собрании. Кто бы мог подумать, что так все обернется! Когда он ушел, Микульский покрутил головой.

— Ну, товарищ командир, вытянули парня прямо из-под колес! — Он помолчал и предложил: — Моя Емельяновна по случаю отпуска голубцов наготовила. И к ним — еще кое-что найдется. Может, посидели бы вместе за столом, а?

— А что, голубцы — штука вкусная, — отозвался Анатолий. — Спасибо, не откажусь… — И начал собираться.

Было около шести вечера, когда Евгений с чемоданом в руке добрался до общежития, взял у дежурной ключ. За время его отпуска в их комнате произошли перемены. Нет на стене гитары Анатолия, на тумбочке стоит фотопортрет незнакомого лейтенанта. Но почему незнакомого? Образ явно напоминает кого-то… Он ничего не знал о происшедших переменах, и ему сделалось тоскливо от сознания, что, кажется, потерял друга. Подумал, что Русинов, крепко обидевшись, перешел жить в другую комнату.

Но кто же теперь квартирует здесь? Лейтенант похож на полковника Одинцова. Уж не сын ли это его?.. Евгений наспех почистился с дороги, увидел в зеркале свое уставшее лицо и, сдерживая волнение, подался в часть. Встречались знакомые офицеры, прапорщики — он торопливо здоровался и спешил дальше: чтобы не расспрашивали, не спугнули в нем того нового чувства, с каким он вернулся из отпуска.

В городке было оживленно, как обычно бывает после занятий и работ, когда все освободились от службы и когда идет смена караула. Тут Евгений увидел своего хлопотливого товарища. — Русинов шел из боевого парка. Фуражка сдвинулась назад, поясной ремень скособочился. Под мышкой он нес свернутый комбинезон: наверное, проверял танки роты.

С неприятным чувством стыда и растерянности двинулся навстречу. Анатолий тоже увидел Евгения. На лицо его сама собой наползала улыбка, радушная, а вместе с тем вопрошающая.