Иван Сажин - Полигон

Выскочив из засады, танкисты открыли огонь по отступающему отряду западных. Бронетранспортеры, танки и пушки противника оторопело замедляли движение, все смешалось. А сзади, обходя высоту, из дымной пелены разрывов пробились главные силы восточных, и рота Русинова пошла с ними. Оставив за плечами разгромленного неприятеля, стремительно мчались вперед стальные машины, — они вырвались на оперативный простор.

Из залитого солнцем лесочка, что яснел в стороне от озера, выползли три танка. Наглухо задраенные от орудийных стволов до жалюзей, с высокими, как зеленые колонны, трубами над башнями.

Батальоны полка Загорова преодолевали водную преграду, по дну. За переправой наблюдали поджарый и верткий генерал Маренников, офицеры штаба и приехавший впервые на учения в качестве представителя штаба округа полковник Одинцов.

Генерал Маренников, от природы общительный, жизнерадостный, в это солнечное утро гордился своими танкистами, почти с юношеским восторгом следил за движением пятьдесятпяток. Молодой еще, генерал не утратил стройности, и по тем репликам, которые адресовал степенному насупленному Одинцову, можно было судить о живости его натуры.

Во внешности Маренникова была опрятность, присущая людям, влюбленным в армейскую службу, знающим в ней вкус. Он выглядел щеголем от фуражки и мундира до безупречно начищенных сапог. И это шло ему, украшало его, а когда он улыбался, то под щеточкой усов обнажались некрупные, сахарно-белые зубы.

А на улыбки генерал не скупился, хотя вряд ли назовешь его добряком. Взгляд его серых повелевающих глаз свидетельствовал о воле, осознании своей власти, умении распорядиться, а когда нужно, то и наказать.

Управлял танкистами сам Загоров, теперь уже подполковник. Он сильно изменился за последнее время. И тот, кто не знал его раньше, мог бы сказать, что видит перед собой человека спокойного ума, сдержанного и корректного. И только в резковатых жестах да в холодных порой глазах прорывался прежний комбат.

По обыкновению собранный, подтянутый, он все же казался уставшим, — не спал минувшей ночью, почти все время был на ногах. Многих хлопот потребовала подготовка к сложной переправе. Но теперь все налажено, продумано — остается лишь подавать команды.

Между тем три танка, достигнув озера и оставив берег, не спеша уползли под воду, как исполинские крабы. Вскоре от них остались одни торчащие над озером и движущиеся как бы сами по себе воздухопитающие трубы.

Экипажи вели свои машины почти вслепую, ориентируясь по приборам. И так же тройкой, как ушли под воду, танки показались на той стороне озера, свернули в ближайший кустарник, затаились на время. Стукнули, открываясь, люки, и вот уже упали высокие трубы, сброшены заглушки с орудий, открыты жалюзи. Громом пушек и раскатами пулеметных очередей танкисты давали знать, что преодолели водный рубеж, ввязались в учебный бой. А под воду уходили все новые и новые тройки, спеша развить достигнутый успех.

В свой черед приступила к переправе и рота Русинова. Напряженно гудит мотор, шумит и обвевает лица засасываемый по трубе воздух, почти неслышно журчит, обтекая броню, мутная вода. Трудным, неведомым путем идет танк, освещенный внутри плафонами, подрагивающий от усилий. С непривычки жутковато, а в то же время распирает чувство гордости: стальная машина способна преодолеть любую преграду! Даже не верится, что сейчас она идет по дну глубокого озера.

Как и механику Виноходову, наводчику Ванясову и заряжающему Усачеву, лейтенанту Русинову тоже казалось необычным происходящее. Но тут в потрескивание телефонов ворвался властный голос:

— «Двадцать первый»! Вы отклонились вправо. Примите левее.

Речь шла о танке командира роты, и Русинов тотчас отозвался:

— Вас понял! Принимаю левее.

По переговорному устройству он приказал механику сменить курс, спрашивая, почему сбились с маршрута. Тот кинул взгляд на гирополукомпас: диск с делениями своей нулевой отметкой «плавал» под красной чертой.

— Иду точно по прибору, — обескураженно отозвался Виноходов.

Русинов сам проверял гирополукомпасы на танках, и знал, что все они исправны. Но знал и другое: в момент ориентировки линия направления движения может не совпасть с подлинным маршрутом, и тогда происходят досадные недоразумения, — прибор начинает уводить в сторону.

— Бери еще левее! — приказал ротный. Неожиданно пятьдесятпятка, накренясь вперед, как бы присела под тяжестью воды — мягко спрыгнула в какое-то углубление. Дернулась раз-другой и замерла на месте.

— Что случилось? — спросил Анатолий механика.

— В подводную яму попали! — расстроенно доложил тот.

— А ну прибавь оборотов двигателю! Попробуем выбраться.

Раздосадованный глупой задержкой, Русинов вышел на связь с докладом — ему приказали немедленно выключить двигатель. Он все понял и крикнул по ТПУ:

— Стоп, Виноходов! Глуши мотор.

Механик выполнил команду — и сразу гулкими ударами сердца забилась тишина. Танкисты словно пристыли на своих металлических сидениях. Первые секунды все четверо ошарашенно молчали.

Анатолий уже знал, куда заехал, — в ту самую илистую яму, о которой ему однажды рассказывал Микульский. На дне ее грунт солидольно вязкий, заболоченный. И если командир полка велел остановить двигатель, то это значит лишь одно: пытаясь вырваться из подводной ловушки, они еще глубже застревали в ней.

— Вот же холера! — со злостью ругнулся он и спросил по радио, какой отрезок трубы остался над водой.

Командир полка ответил, что не больше сорока сантиметров, и предупредил: не делайте попыток выбраться! Танк сейчас вытащат. Спасательной группе уже дана команда.

«Влипли мы! — не без тревоги думал Анатолий. — Видать, глубоко запахали — осадка метра полтора».

— Ну что, товарищ лейтенант? — спросил Ванясов, поворачиваясь к ротному. В голубых глазах затаилось опасение.

— Да что?.. Известное дело, будут вытаскивать на буксире нас. Спасательной группе дана команда, — деловито-озабоченно отвечал Русинов. — И как занесло нас в эту проклятую яму?

В танке теперь улавливался каждый шорох: пролети муха — и ту услышали бы. Наверное, нигде не бывает такой глубокой тишины, как на дне водоема. В мертвящем безмолвии гаснут все звуки, чудится плеск воды за металлом.

Сдвигая танкошлем, Анатолий заговорил бодрым голосом:

— Как самочувствие, броня и мужество? Что приуныли?

Проникаясь его бодростью, танкисты отвечали, что самочувствие нормальное, однако было заметно: им не по себе в стальном склепе. И не хочется молчать, — они рады, что командир понял их и завел этот разговор.

Снизу, из отделения управления, горбатясь, вылез Виноходов. Не спеша распрямился за пушкой, около заряжающего. Вытер ветошью чернявое, вспотевшее от волнения лицо.