Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

— Я не инженер, — ответил Антон, — и, кроме того, совсем не знаю иврита. Мое дело добыть информацию, а уж как ее реализовать, пусть думают инженеры Мосада.

— Но почему именно Мосада?

— Потому, — Антон еще раз оглянулся, — что в Израиле все управляется Моссадом. Вот, поглядите, — он достал из портфеля черную папку и передал мне. — Это мое секретное досье.

В папке оказались дурацкие измышления досужих болтунов о всемирном еврейском заговоре и международной шпионской сети, главную роль в которой играл Мосад. Парень был просто болен, и надо было как-то помягче от него избавиться.

— Хорошо, — сказал я. — Оставьте мне материалы, я попробую связаться с кое-какими знакомыми.

Он торжествующе взглянул на меня. Бедняга, ему казалось, будто секретное досье подействовало.

— Оставить не могу, — сказал он, подтягивая обратно папку. — Но вы же можете отсканировать. У вас ведь есть сканер?

— Есть, — обречено кивнул я. Взяв заметки о «высоких технологиях» я пересмотрел их, якобы выбирая самые важные. Вытащив две, отсканировал и вернул Антону.

— Когда я получу ответ? — спросил он, аккуратно пряча вырезки.

— Ну-у-у-у, — неопределенно протянул я, боясь назвать какой-либо срок, — позвоните через пару недель.

Я уже не сомневался, что ровно через две недели, во вторник вечером, он позвонит. Так оно и вышло.

— Добрый вечер, — раздался в трубке тихий, вежливый голос. Я сразу узнал его, но на всякий случай спросил, кто звонит.

— Это Антон. По поводу вашего обращения в Мосад.

— А почему вы решили…. — начал, было, я, но осекся. Есть вещи, которые невозможно объяснить больному человеку.

— Мосад не взял ваши бумажки, — сказал я. — Нужно подумать, куда с ними обратиться.

— Вы меня обманываете, — произнес Антон таким же ровным голосом. — Ни в какой Мосад вы не обращались. Я знаю, новое всегда с трудом пробивает себе дорогу. Джордано Бруно сожгли на костре, Галилея осмеяли. Вы думаете, что я сумасшедший. Но это не так. Вы просто не можете перешагнуть через оковы, опутавшие ваш мозг, не можете свободно взглянуть на мир. Вы боитесь увидеть реальность иной, чем та, к которой уже привыкли.

«Плохо, — подумал я. — Парень почувствовал себя гуру и начал меня учить. На следующем этапе, он потребует выполнения своих поучений. Пора заканчивать эту историю».

— Послушайте, Антон, — сказал я. — Вы правы, в Мосад я не ходил и не пойду, по той простой причине, что ваши вырезки не представляют никакой ценности. Морочить по пустякам серьезных людей я не могу.

— Истинная ценность вещей, — ничуть не смущаясь, заявил Антон, — проявляется не сразу. Чтобы понять суть предмета, нужно внимательно рассмотреть его. У вас же на это нет времени. Вы скользите по поверхности вещей. Зачем вы только что пытались меня обмануть?

— Дорогой Антон, — сказал я, уже не на шутку рассердясь. — Дальше разговаривать с вами я не могу. Всего доброго.

Положив трубку, я долго смотрел на телефонный аппарат. Чертов гуру ухитрился выбить меня из рабочего расположения духа. Экран компьютера со страницей незаконченного рассказа мерцал и теплился, но настроение смотреть на него исчезло.

— Вот же дьявол! — выругался я и пошел на кухню варить кофе.

Утром следующего дня я встретил Антона перед домом. Вид у него был помятый.

— Вы что, всю ночь тут просидели?

— Да, — сказал он. — Не смог заснуть после нашего разговора. Вот, пришел к вам. Преступника, знаете ли, — он неловко усмехнулся, — тянет на место преступления.

— Ну, никакого преступления вы не совершали… — начал я, но он перебил меня.

— Только не говорите, не говорите мне ничего. Я виноват, очень виноват перед вами. Вчера, во время разговора, я позволил себе некорректность. Я даже говорил дерзости.

Он покраснел, опустил голову и упал на колени.

— Умоляю, умоляю, простите меня.

«Б-же мой! — подумал я. — Вот чего мне не хватало для полноты жизни. И что теперь делать с этим сумасшедшим?!»

— Я жалок, смешон, — продолжал он, не поднимая головы, — я совсем не знаю иврита, но поверьте, я хочу только добра своей стране и своему народу. Я делаю, что могу, что умею.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Его лицо было залито слезами.

«Бедный мальчик, — подумал я. — И бедные его родители. А я, умный и все понимающий инженер человеческих душ, неужели не могу подать нищему копеечку, чуть-чуть согреть его сердце?»

— Встаньте, Антон, — сказал я. — Сегодня же я позвоню своему знакомому, редактору большой газеты, и попрошу его что-нибудь для вас сделать.

Он, словно ребенок, моментально перестал плакать, легко поднялся с колен и встал возле меня с выражением полнейшего доверия на лице.

— Свяжитесь со мной вечером, я дам вам его телефон.

— Спасибо, спасибо, — его губы произносили одно, а глаза спрашивали: — не обманете, не обманете меня снова?

— Не обману, — сказал я.

Телефон был у меня с собой, в записной книжке, но сначала я хотел предупредить приятеля. Приятель был человеком с большим опытом в сфере «public relations» и наверняка знал, как лучше управиться с Антоном.

— Посылай, посылай его сюда, — хохотнул он в трубку. — В редакцию такие психи приходят каждые полчаса. Мы его, голубчика, на второе, после супчика…..

Приятель перезвонил через две недели.

— Кого ты прислал! — кричал он в трубку, голосом полным рыданий. — Беззащитное создание, кроткий ягненок! Это же зверь, сатана в облике человеческом. Он сорвал мне работу редакции, я еле выпустил вчерашний номер! Он спит на лестничной клетке и не дает никому проходу. Даже полиция бессильна, ведь иврита он не знает, а русских сотрудников гипнотизирует своими россказнями, как удав кролика. Извини, дорогой, хотел тебе помочь, да своя шкура дороже. Забирай психа обратно.

— Да как его забрать? — спросил я, втайне радуясь избавлению. — Разве такого заберешь?

— Я устрою, — мрачно пообещал приятель. — В общем, встречай.

На следующий день Антон позвонил в мою дверь. Вид у него был самый, что ни на есть кроткий.

— Добрый день, — сказал он, ласково улыбаясь. — Я не знаю иврита, но редактор газеты дал мне тайный телефон агента Мосада, вашего старого друга. Он сказал, что вы с ним накоротке и легко договоритесь. Вот, пожалуйста, — и Антон протянул мне листик бумаги с каким-то номером.

Чтоб не упасть, я прислонился к дверному косяку.

Сапожник Давид обиделся на Всевышнего. Вообще-то сапожника звали совсем иначе, но, разговаривая с собой, он, в честь великого царя древности, именовал себя именно так.

Причина для обиды была тяжелая, точно булыжник. Сидя в мастерской, Давид от бессилия и горечи забивал в верстак мелкие сапожные гвоздики. Один за другим. Один за другим. О, если бы так же легко и просто он сумел решить главную проблему своей жизни. О! О! О!