Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

На дверь в дом они вешали большой замок, и комната, где хранилась еда, тоже запиралась на ключ. Окно в комнату закрыли железной решеткой, в общем, постарались, чтобы никто до их продуктов не мог добраться. Только мой Йоселе в свои шесть лет ухитрялся протискиваться между прутьями, залезал через открытую форточку в комнату и таскал у литовцев еду.

Много он не брал, по чуть-чуть, чтобы не заметили, но даже того хватало: женщины варили суп и жидкую кашу и делили на всех обитателей комнаты. Поэтому когда к нам приходили с обыском, и Йоселе забирался в свое убежище, соседи молчали.

Но беда все-таки пришла, полицаи заметили исчезновение продуктов. Вряд ли бы они сами что заметили, мы очень осторожно все проделывали, скорее всего, кто-то донес. Не из нашей комнаты, глаз в гетто хватало, а зависть разъедает сердца человеческие сильнее соляной кислоты.

Как-то вечером, после того часа, когда запрещалось выходить на улицу, в дверь нашей квартиры забарабанили. Пока пошли открывать, Йоселе птицей взлетел на свой насест. В нашу комнату ворвался тот самый токарь, в руках он держал здоровенную дубину и принялся, что есть сил, дубасить ее в потолок. Он, несомненно, знал, что там прячется Иосиф, иначе бы не стал гвоздить с таким остервенением и настойчивостью. Потолок не выдержал ударов и обвалился прямо нам на головы и вместе с ним упал и мой мальчик. Подлец схватил его за шкирку, точно котенка, и поволок из комнаты. Я бросился следом, но полицейский, стоявший в прихожей, прикладом винтовки сбил меня с ног.

Спустя минуту с улицы послышались два выстрела. Тотчас раздался лай собак, замелькали огни фонарей. Немецкие патрули со всех концов гетто бросились на нашу улицу. Примчалась машина коменданта, собралось много полицейских. Я стоял, прижавшись лицом к стеклу, пытаясь разглядеть, что происходит. В окнах соседних домов тоже белели лица, люди хотели понять, заденет ли их ночное происшествие. Одному из офицеров это не понравилось, он вытащил пистолет и открыл огонь по окнам.

Раздался звон разбитого стекла, крики раненых. Мы опрометью бросились на пол и, пока все не стихло, лежали, боясь пошевелиться. Немцы успели нас хорошо запугать, даже мысль о непослушании внушала страх. Спустя полчаса, с большими предосторожностями, я выбрался на улицу. Там было темно и тихо. На булыжниках мостовой в свете луны поблескивала лужица крови. Все, что осталось от моего мальчика.

С той ночи я больше не видел Иосифа. Подлец токарь выдал его фашистам и за это получил награду. Из гетто он исчез, видимо ему позволили жить в литовской части города, возле мастерских, где он работал. Гибелью моего мальчика он доказал свою верность палачам.

Были годы, когда жажда мести так распирала мне грудь, что казалось, ребра вот-вот треснут под напором чувства. Но что я мог сделать, война всех разметала в разные стороны?! Токаря с тех пор я не встречал, попадись он мне лет двадцать назад, плюнул бы на закон и задушил его своими руками. А сегодня, — Мотл бессильно поднял свои руки, — сегодня я уже не могу этого сделать. Мне осталось только ненавидеть и плакать. Нужно ли объяснять, — закончил он свой рассказ, — что убийцу моего сына звали Ханох Вайнштейн?

Глава ешива ничего не сказал Велвлу. Посидел еще немного и стал прощаться. Разумеется, Натан пошел провожать учителя. Отойдя порядочное расстояние от дома, тот остановился и произнес:

— Мы не можем требовать от твоего отца быть праведником. Слишком тяжел груз, да и сложно определить, в чем состоит правильное поведение в такой ситуации. Ясно одно, Всевышний не случайно свел тебя с Довом Вайнштейном.

— Но как же быть? — вскричал Натан. — Меня ждут в больнице, ведь я дал согласие, и они перестали проверять других доноров.

— Боюсь, что ты не сможешь выполнить свое обещание. Я сам пойду в больницу и попробую объяснить. Заодно поговорю с Довом. Он должен понять, почему соблюдающий заповеди человек отказывается от обещания.

На следующий день после праздника глава ешивы отправился в больницу. Возле постели Дова сидел пожилой мужчина с носатым птичьим лицом. Цветом оно походило на сырую колбасу, кожица на которой вот-вот лопнет и фарш вывалится наружу.

— Вы Ханох Вайнштейн? — спросил глава ешивы. Мужчина от удивления даже привстал:

— Откуда вы меня знаете?

Рассказ занял всего несколько минут, но к его окончанию цвет лица Вайнштейна полностью переменился. Теперь оно могло соперничать своей белизной с больничными простынями.

— Этого человека, — начал он, откашлявшись, — я ищу больше двадцати лет. Куда только ни писал, к кому ни обращался, а он, оказывается, все эти годы жил, чуть ли не по соседству. А дело так было.

Я действительно токарь высшей квалификации и действительно работал на немцев. Особенного выбора у меня не было, специалистов моего уровня в гарнизонных мастерских Шауляя было трое, один ушел с русскими, второй погиб при бомбежке, остался только я. Немецкие танки еще не успели войти в город, а меня литовские активисты «смоугики» уже посадили под замок. Знали, что пригожусь.

Немцы мне поставили всего одно условие: или я продолжаю работать в тех же мастерских, но уже на них или … фииить-ю! Я, разумеется, выбрал работу, только делать ее стал с тонкой подковыркой. Такой, что не всякий заметить мог. Детонаторы выглядели абсолютно правильными и собирались прекрасно, вот только взрываться они не взрывались.

Я прекрасно понимал, что рано или поздно меня накроют, и стал готовиться к бегству. Договорился со знакомыми поляками в свободной части города, что они меня спрячут. За еду, разумеется, даром никто помогать не хотел. Сало и прочую снедь я потихоньку воровал у своих охранников, литовских полицаев, и передавал полякам. Натаскал я им куда больше, чем договаривались, и со дня на день планировал сбежать, но тут произошел неожиданный случай.

Охранники все время ворчали, что кто-то ворует у них еду. Я, как мог, пытался их разубедить, доказывал, что попасть в запертую на два замка комнату с продуктами невозможно, и это они сами, напившись, лопают без разбору и счету. А для того, чтобы такое рассуждение выглядело правдоподобным, я постоянно подзуживал их на пьянку. Ну, особенно стараться не приходилось, они с полунамека понимали и радостно брались за дело.

И тут кто-то им донес, будто видел, как в окно комнаты, где хранились продукты, забирается мальчишка. Мне это было на руку, хотя я плохо представлял, кто в состоянии протиснуться сквозь довольно частые прутья. Такое мог совершить только четырехлетний или пятилетний ребенок, но разве он в состоянии так ловко лазить и соображать?

Полицаи разделились, один продолжал сопровождать меня на работу, а второй прятался и следил за домом. И действительно на второй день слежки он засек мальчишку. Тот протиснулся через решетку и забрался в окно. Полицай решил поймать его с поличным, но не успел. Пока он шел к окну, ребенок успел вернуться и, увидев полицейского, бросился к дому напротив и был таков.