Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

— Знаком ли я с этим негодяем? — горько усмехнулся Мотл. — К несчастью знаком, и еще как знаком. И вот что я говорю тебе, Натан, — голос его окреп, а бледность почти прошла. — Ни за что на свете, ни под каким видом ты станешь помогать сыну Ханоха Вайнштейна. Небо упадет на землю, Бней-Брак полетит вверх тормашками, но ты не пожертвуешь этому молодчику даже одну каплю своей крови!

— Папа, но я же обещал, — попытался возразить Натан. — Бумаги подписывал…

— Ничто не может заставить человека действовать себе во вред. Даже его собственная подпись, — не соглашался Велвл.

В ешиве Натана учили, что с человеком, объятым приступом гнева, лучше не спорить. Поэтому он закончил разговор и два дня словом не обмолвился о Вайнштейне. По правде говоря, он сильно обиделся на отца. Подросткам и юношам во всем мерещатся оскорбления, умаление их личности. С годами это проходит, и человек начинает видеть мир не через очки собственного «я». Впрочем, некоторые остаются самолюбивыми подростками до глубоких седин. Натана воспитывали хорошие наставники, и благодаря их урокам он сумел справиться с порывом эгоизма.

«Может так случиться, — думал он, — что результаты подробного анализа окажутся отрицательными и проблема решится сама собой. Зачем зря отца сердить, подожду, пока придет открытка из больницы».

Он уже и не знал, чего хотеть. С одной стороны, было бы здорово помочь Дову. Несмотря на полную противоположность взглядов, он питал к нему совершенно необъяснимую симпатию, и Дов, похоже, чувствовал то же самое. С другой стороны, заповедь почитания родителей! Вот и поди разберись, где правда!

Вытащив из почтового ящика открытку со штампом больницы, он долго не мог заставить себя перевести взгляд на текст. Увы, сама собой проблема не решалась. Анализы оказались положительными и его просили срочно связаться с регистратурой для определения дня пересадки. И тогда Натан пошел к главе своей ешивы.

— Вопрос интересный, — сказал тот, выслушав ученика. — Боюсь, просто так твой отец не изменит своего решения. Давай, я попробую с ним поговорить.

Когда глава ешива вошел в гостиную, Велвл не знал, куда его усадить. Еще бы, такая честь! Не каждый день столь уважаемый человек посещает дом простого еврея. Однако, выслушав гостя, он резко переменился в лице.

— Будь на вашем месте кто-нибудь другой, — начал он тоном, не предвещающим ничего хорошего, — я бы просто выставил его на улицу без всяких объяснений. Однако, поскольку вы мудрец и учитель моего сына, могу лишь повторить, что категорически запрещаю ему оказывать самую ничтожную помощь семейству Вайнштейнов. И давайте оставим эту тему.

— Тут кроется какая-то тайна, — сказал глава ешивы Натану, когда тот пошел его проводить. — Видимо Вайнштейн и твой отец связаны чем-то ужасным. Настолько ужасным, что он даже отказывается об этом говорить. Но как помочь ему избавиться от дурной памяти? Тора запрещает помнить зло. Нужно научиться прощать. Для своей же пользы, ведь душевное ожесточение неминуемо перерастает в болезнь. Опасаюсь, что последние дни отняли у твоего отца немало здоровья. Самым правильным было бы вызвать его на разговор. Пока он не выплеснет душу, ничего не изменится.

— У меня есть идея! — воскликнул Натан. — Когда отец на Пурим выпивает пять-шесть рюмок вина, у него развязывается язык, и он начинает говорить без умолку. Через две недели пасхальный седер, четыре бокала вина окажут свое воздействие и если…

— Да-да, — тут же подхватил глава ешива. — После афикомана я зайду вас проведать.

О-го-го, сам глава ешивы в пасхальную ночь оставляет семью и гостей и отправляется навестить одного из учеников! Великая честь! Натан даже не решился выговорить до конца свою просьбу, но глава ешивы сам произнес эти слова.

Когда около полуночи в дверь квартиры Велвла постучали, никто, кроме Натана, не понял, кто бы это мог быть.

— Пророк Элиягу пришел отпить из бокала! — восторженно завопил самый маленький из участников сейдера, прикорнувший было на коленях у мамы.

Натан бросился открывать и когда гость вошел в комнату, где вокруг длинного стола сидела вся семья Фишла, изумлению не была предела. Главу ешивы хорошо знали в Бней-Браке, но никому и в голову не могло прийти увидеть его рядом с собой за столом. От оказанной ему великой чести Мотл размяк, поплыл, расчувствовался и когда раввин прямо попросил рассказать, что за неприятность произошла между ним Ханохом Вайнштейном, тяжело вздохнул и пустился в повествование.

— Неприятность! О, если бы все начиналось и заканчивалось этим словом, я бы давно уже забыл о существовании этого человека. Долгими зимними ночами, когда дождь неумолчно стучит в окно, напоминая ту осень в Шауляе, гетто встает перед моими глазами я и не могу заснуть до утра. Сейчас вы все поймете.

Мотл протянул руку, чтобы налить себе вина, но, вспомнив о съеденном афикомане, резко отвел ее в сторону.

— В гетто катастрофически не хватало места. Тысячи людей заполонили несколько улиц. В каждой квартире ютились три а то и четыре десятка человек. Я с сыном Иосифом оказался в комнате с девятью соседями. Моя жена со старшей дочкой в середине июня отправилась на воды в Бирштонас, а я с младшеньким должны были присоединиться к ним в конце месяца. Пятнадцатого июня сорок первого года я посадил их на автобус и с тех пор никогда не видел. Эх!

Велвл резко махнул рукой, словно отгоняя видение, помолчал с полминуты и продолжил.

— Акции в гетто начались со стариков и детей. Забирали самых слабых. Якобы перевозили в более удобные для жизни лагеря. Но мы то знали правду. Только странное это было знание. С одной стороны, понимали, что их увозят на расстрел, а с другой боялись себе признаться в этом и сами передавали слухи, распускаемые немцами. Мол, один из знакомых литовцев ездил в Клайпеду и по дороге видел огромный полевой госпиталь для стариков и детей. Их там кормят белым хлебом, выдают молоко и даже масло, но только по специальным карточкам, поэтому документы нужно не терять, а хранить как зеницу ока, ведь без них карточки не получить. И другие глупости, которым мы верили. Хотели верить и верили.

Но своего сынишку я от акций прятал. Вы спросите, как можно укрыть ребенка в комнате, где живет десять человек? А очень просто, руки у меня на всякую работу хорошо прилажены, я опустил деревянный потолок на полметра ниже и Йоселе, когда начиналась акция, прятался в щель, между перекрытием и потолком. Хоть ему было всего шесть лет, но он уже все понимал. Ого, он больше, чем понимал, благодаря ему мы не умерли от голода!

В домике напротив нас жила важная птица. Один подлый еврей, токарь по специальности, работал на каком-то особо точном станке, и вытачивал для немцев детали для детонаторов. Он был им так нужен, что его круглосуточно охраняли два литовских полицая. Они жили вместе с ним в этом домике, утром провожали токаря на работу, а вечером приводили обратно. Он занимал одну комнату, полицаи вторую, а в третьей они хранили еду и ужинали. Каждый день напивались, орали песни, безобразничали. Вокруг люди умирали от голода, а у этих обжорство и самогон.