Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

— Внесите грехи Ишаягу Райсера, — приказал первый судья, и ангелы в черных одеждах с трудом втащили огромный ящик, похожий на тот, в котором Шая отправлял в Израиль багаж.

— Поставьте их на весы, — сказал второй судья.

Ангелы заволокли ящик на одну из чаш, и он гигантской своей тяжестью словно припечатал её к полу.

— Внесите добрые дела Ишаягу Райсера, — провозгласил третий судья.

Ангел в белых одеждах осторожно поставил на вторую чашу маленькую шкатулку. Стрелка даже не дрогнула.

В комнате воцарилось молчание, и Шая понял, что дело принимает дурной оборот. Жуткий, невообразимый страх охватил его. Все боли и ужасы, перенесенные там, на Земле, казались ничем по сравнению с секундой этого страха.

— Внесите страдания Ишаягу Райсера, — приказал первый судья.

Ангелы в белых одеждах принялись укладывать на весы какие-то кулёчки, свертки и пакеты, с появлением каждого из которых Шае становилось чуть легче. Ангелы несли и несли, и вот стрелка весов, казалось безнадёжно загнанная в угол, дрогнула и поползла к жирной красной черте, разделяющей шкалу. Стрелка подбиралась всё ближе и ближе, она почти уже прикоснулась к черте кокетливо изогнутым боком, как вдруг ангелы остановились.

— Почему вы стоите! — вскричал Шая, — несите ещё, скорее несите ещё!

В этот момент он проснулся. Тихонько потрескивали фитильки, и ребе смотрел на него ясными, спокойными глазами.

— Я что-то не пойму, реб Ишаягу, — сказал он, — вы просите избавить вас от страданий или добавить ещё?

На улицы Меа Шеарим уже опускались сумерки. Шая медленно брёл к машине, наслаждаясь прохладным дыханием иерусалимского вечера.

Стайка птиц, затеявших странную игру, привлекла внимание Шаи своим гомоном и писком. Срываясь с карнизов последнего этажа, птицы неотвратимо падали вниз, и только у самой земли, почти прикоснувшись грудкой к черному асфальту, взмывали вверх, рассекая темнеющий воздух.

Выйдя от Ребе, Шая долго блуждал по узеньким улочкам Меа Шеарим в поисках своего автомобиля. Ему казалось, будто он скрывается за первым же углом неровно поставленных домов, но каждый раз перед его взором, слегка затуманенным от перенесенных впечатлений, открывалась новая перспектива. Все улицы походили одна на другую, и где он втиснулся в небольшой промежуток между двумя машинами, отыскать было невозможно. Торопясь на встречу, Шая как-то не позаботился запомнить дорогу обратно, и сейчас эта небрежность оборачивались томительными минутами блуждания по чужому городу.

— Тьфу! — в конце концов рассердился Шая. — Если бы мне сказали в Одессе, что парковка станет моей главной израильской проблемой, я бы этому негодяю в глаза плюнул!

Пошевелив языком, Шая обнаружил, что его рот действительно наполнился слюной. Собрав ее на языке, он смачно харкнул на ветровое стекло ближайшего автомобиля.

Отойдя на несколько метров, Шая остановился.

— Нехорошо, — подумал он. — Разве хозяин этой машины виноват в том, что я заблудился в незнакомом месте? Нехорошо!

Резко повернувшись, он вернулся к заплеванному транспортному средству, достал из кармана пачку одноразовых носовых платков и принялся вытирать стекло. На стекле оставались серые полосы, как видно, его давным-давно не мыли.

— А хозяин-то самый настоящий свинтус, — подумал Шая, дотирая плевок. — Стекло помыть не может! Так недолго и в аварию угодить. Впрочем, что с них взять, с этих «досов»? Известные неряхи.

Он заглянул внутрь автомобиля, рассчитывая углядеть новые подробности свинской жизни харидействующего водителя, и с удивлением заметил на сидении русскую газету.

«Ого, — подумал Шая, — русским духом пахнет. И куда только наших не заносит!»

Он вспомнил себя в Бней-Браке и жалость к незнакомому «русскому», заброшенному безжалостной судьбой в чужие «палестины», острым коготком царапнула сердце. Впрочем, жалость быстро сменилась другим чувством.

«Однако „Мазда“ у него последней модели! — подумал Шая и отодвинулся чуть в сторону, чтобы получше осмотреть автомобиль.

Он сам недавно за такую же точно игрушку отвалил солидный кус. Если бы не удалось оформить расходы, как оборудование для магазина, фиг бы ему удалось кататься на такой красавице! Ну, он то ладно, владелец магазина, но как нищенствующий „дос“ позволяет себе такую рокошь!? Двойная, двойная у них мораль».

Шая еще раз окинул взглядом автомобиль, и его номер показался ему знакомым. Несколько секунд он тупо смотрел на желтую табличку, затем быстро достал из кармана водительские документы и, сличив цифры, плюнул еще раз, но уже на мостовую. Машина, которой он так смачно захаркал ветровое стекло, была его собственной.

«Ладно, нет худа без добра! — решил Шая. — А то бы таскался тут до темноты на пустой желудок!»

Пора было возвращаться домой, но голод спартанским лисенком начал терзать его внутренности. Запомнив название улицы и номер дома, Шая двинулся на поиски забегаловки.

Откуда-то из-за угла явственно доносился острый запах свежеподжаренного мяса. Шая представил себе питу с хумусом, хрустящие огурчики величиной с мизинец, черные, сморщенные маслины, два шампура, унизанных коричневыми кусками загорелого на огне мяса и ускорил шаги. Все его внимание устремилось на поиски шашлычной, он вертел головой, переводя взгляд с одной стороны улицы на другую, и не заметил идущего навстречу «доса». Тот тоже замечтался, и в результате голова Шаи пришла в непосредственное соприкосновение с головой незнакомца.

— Черт побери! — вскричал Шая, потирая ушибленный лоб. К своему величайшему изумлению вместо булькающего водопада ивритской речи на него обрушились плотные ломти русского мата. Незнакомец, несмотря на лапсердак и цицит чуть не до асфальта, матерился не хуже грузчиков на Привозе. Прислушавшись, Шая решил, что таки лучше.

— Земляк! — радостно воскликнул он и протянул незнакомцу руку. Однако тот продолжал изрыгать проклятия, потирая одной рукой ушибленную скулу. Во второй он сжимал круглую картонную коробку и размахивал ею в такт матерщине. На Шаин приветственный возглас «дос» не обратил ни малейшего внимания.

Шая постоял несколько секунд с протянутой рукой и вдруг воскликнул:

— Пашка! Ты ли это?

— Я, я, — отозвался «дос». — Только зачем же от радости челюсть ломать?

С Пашей они жили в одном центре абсорбции, учились в том же самом ульпане, вместе хлебали большой ложкой мед и уксус прямой абсорбции. На глазах Шаи Паша прошел все ступени акклиматизации в Израиле: от неуемного восторга перед еврейскими солдатами и полицейскими, через желчь и злобу на власть предержащих, к уверенному спокойствию стоящего на своих ногах человека. К концу трех лет пребывания в стране он уже степенно рассказывал новичкам о том, как все потихоньку приходит в норму. Присказка старожилов — «савланут»-терпение, то и дело рвалась из него, вскипая розовыми пузырьками в уголках рта.