Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

Спасались частушками.

– Слушай, Агния, а есть, наверное, параллельный мир, где Гоголь не родился?

– Ну, папа, зачем ты? Я люблю Гоголя. К тому же ты сам говорил, что все другие варианты истории – хуже…

К тому же иногда мы находили и утешение:

– Такие вчера огурцы плохие купила.

– А Гоголь бы еще хуже купил.

Агния в это время ставила на полку том Мережковского: мол, полночи его перечитывала – у оппонента диссертация по Мережковскому, – ой, задаст много вопросов, сил нет…

И мы запели на два голоса:

И ведь знали же, что если запоем дуэтом, с другого конца города сразу же прибегает Камилла! Но не удержались.

Камилла Красношлыкова – это ее псевдоним, а настоящие имя и фамилию мы вам не скажем. И не надо нас подпаивать. Бесполезно!

Появляется она так: скользнет умной тенью за соседом нашим по кухне, прошелестит по диагонали комнаты, несмотря на свои каблучища, и сразу:

– Всегда у вас в каждом углу то внук, то щенок шевелится!

К счастью, внуки (сыновья старшей дочери) еще так малы, что не обижаются на такие слова. Да и мы тоже не обижаемся, потому что в руках у гостьи – как обычно – благоуханный узелок, а там… о-о-о! что-то новое – сморчки, томленные в сметане!

Но с другой стороны, сморчки – это русская рулетка, ведь на миллион один встречается ядовитый…

– А… будем самураями. Самураям не страшна смерть! – браво воскликнула Камилла.

И погрузились мы в этот смак волшебный. Ну, знаете: стоны, вздохи, причмокивания. Разложив всем еще по одной порции, Камилла и говорит светски так:

– Кстати, я наконец-то развелась с мужем.

Вы когда-нибудь слышали, чтобы сообщение о разводе начиналось со слова «кстати»? Вот и мы тоже.

– Со своим мужем? Как? Ты еще недавно твердила: без мужа – как без помойного ведра!

– Он женился на мне по заданию КГБ.

Мы тут сразу бросили переглядываться, а то она подумает, что мы тоже из КГБ.

– Да зачем ты нужна им? Слушай, Мила, ты же была нормальной журналисткой, писала о передовиках.

Она снисходительно закурила и сказала:

– От ваших слов сердце забилось как-то по диагонали. А вы знаете, что все повести Юрия Полякова написала я?

– Ты? Да как же это?

– Так. Я посылала рукописи в журнал «Юность», а он…

– Ну… где бы ты взяла материал для армейской повести «Сто дней до приказа»?

– Так я ведь в газете работала – с людьми встречалась.

Тут какая-то штора отдернулась, и нас понесло в другой мир, где Гоголь крадет рукописи у Платонова, а тот – у Чаковского. Мы стали отчаянно выгребать против течения: Камилла, ты нам НИЧЕГО не приносила, мы ни одной рукописи у тебя не украли…

– Ну, кроме двух-трех гениальных идей, брошенных у вас вот так же, в застольной беседе.

Мы немного ошалели: Мила-Милочка, назови хотя бы одну гениальную идею – захотелось побыть гениями.

Она посмотрела строго, покачала головой:

– Вы все, все исказили в своем «Романе воспитания». Вздумали написать, будто с Настей вы не справились, а на самом деле я ее вам перевоспитала. Пару раз побеседовала, и девку как подменили!

«Узнаешь Гоголя!» – просигналили мы очками друг другу (как он просил Аксакова: «Обращайтесь со мною так, будто я драгоценная ваза»).

– Все-таки зря ты развелась с Дмитрием – керамисты сейчас хорошо зарабатывают.

– Керамист! Да вот увидите: похоронят его в форме полковника ФСБ, и целая колонна будет нести за ним ордена на подушечках…

– Мила, зачем ты так? Пусть человек живет до ста лет.

И тут нас спасли родные и друзья. Сначала Лена шла мимо и свернула к нам, потом Лана с мужем. Затем средняя дочь вошла с сыном, мужем и свекровью, то есть нашей любимой сватьей.

Лана тотчас принялась резать овощи на салат, поводя знатными плечами.

– Такой приступ астмы вчера у сына был, – начала она рассказывать.

– Ой, я знаю новое средство от астмы! – вскричала Лена. – Берешь килограмм цветков белой сирени…

– Ну уж нет, – взмахом ножа остановила ее Лана. – Нам сейчас нужны приступы астмы. Чтобы от армии откосить.

В это время как раз и вернулась из университета наша Агния.

– Почему мне так мало задавали вопросов? – спросила она.

Повисла тишина. Мы со страхом спросили:

– Ты защитилась по Николаю Васильевичу?

– Да, четверка. Но почему они не задавали вопросов? Я всю ночь не спала, приготовила сорок ответов.

В это время под симфонию мобильных телефонов поднялась наша валюта – настроение.

Когда эсэмэски были прочитаны, все, кто накопился к этому моменту в квартире – мы, дети, внуки, зятья, одна сватья и друзья, – заплясали и запели:

В самозабвенном семейном танце мы с треском сошлись лбами!

Посыпались разноцветные искры, и в их свете стали видны:

Софья Минина, волшебно скачущая в юбке с зебрами одновременно и здесь, и в Москве, Наталья Горбаневская в фартуке, выплясывающая одной ногой в Перми, другой в Париже возле плиты, Аркадий Бурштейн выглянул из города Цорана, что в земле Израильской, посмотреть, что за шум с Урала, и не удержался – тоже оглушительно свистнул и заплясал.

Не вставая с дивана, плавно покачивались на пышных ягодицах две подруги, Лана и Лена, каждая со своим счастьем: одна беззубая, но с мужем, другая без мужа, но с зубами.

И даже коммунальный сосед выпал из своей комнаты, гремя квадратными плечами и подхватил хмельным голосом:

– Аааааааааааа! Никто меня не любит! Водка с неба не падает!

Примерно мы знаем, кого надо жалеть. Всех.

– Что вы здесь такие сидите? – закричала Лена. – Сами хотели сосватать меня с букинистом!

– Он теперь бывший букинист: уволен после запоя. Заходил к нам. И знаешь, уже пахнет.

– Русью? – запечалилась Лена. – Русью пахнет? А может, я бы его переделала… – В ее голосе появились золотисто-теплые тона, как в хорошем вине.

Нет, говорили хозяева, у него раньше нос был идеологического цвета, теперь цвет государственного флага сменился, и у него нос опять совпадает – там явно проглядывает триколор… Но Лена запустила в них убийственным аргументом:

– Мне опять, что ли, на батуте в новогоднюю ночь прыгать? В обществе таких же пятидесятилетних дур, как я…

Она работала администратором в театре, куда к новогодним каникулам всегда привозили батут для кипучих детей.

– А по статистике, одинокие женщины живут дольше, чем замужние.