Вячеслав Букур - Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

– Не нужна мне такая долгая жизнь. Зачем она?

– Возможно, мы тебя познакомим! Но с другим – с Михалычем. Если он придет.

Хозяева стали нахваливать нового соседа по подъезду, которого все зовут Михалычем, а на самом деле он Вадим Бориславович (овдовел, с детьми поменялся, сам в однокомнатную сюда).

– Первый тост: чтобы гости не переводились!

Лена слушала, становясь все более губастой. Она сделала себе к вечеру прическу в виде двух рек волос, протекающих по обе стороны лица.

– Кем же работает Михалыч? – поинтересовалась она.

– Есть такая профессия – хижины украшать.

– Дизайнер, что ли? Ну что ж, я тоже из интеллигентной семьи. Моя бабушка в тридцатые годы играла в казино.

– Главное, не пьет наш Михалыч, – отчаянно твердили как заклинание хозяева. – Выпивает, но не пьет.

Этими заклятьями они боролись с образом пьющего сына, который то отдалялся, то назойливой мухой зависал над каждым.

– Ну что вы забуксовали: сын, сын. Сделайте же что-нибудь: почешите себя под правой коленкой… Думаете, трезвенники всегда лучше? Вспомните, как подсунули мне непьющего. И что же? Он предложил покурить анаши.

Тут пришли Хромовы, и Лена кинулась к ним: у вас-то с сыном все в порядке, Гоша ведь не пьет, не курит, в школе – золотая медаль, а в вузе – красный диплом.

– И сам он у нас красный. – Гости выглядели еще более загнанными, чем хозяева.

Они рассказали, разбивая подступающие слезы мелкими стопками, что их Гоша вляпался в троцкизм, ходит в их кружок.

– Вчера снова Гоша был на троцкистском кружке, – в отравленном оцепенении продолжала Инна Хромова. – Ходили они по стеклу.

– По стеклу! Тогда это кружок имени Рахметова какого-то.

– Платят за это стекло психологу… чтобы научиться впадать в транс. Гоша говорит: нужно быть особым человеком для будущей борьбы с глобализмом. – Тут стопка вовремя не подоспела, и мать троцкиста зарыдала. – Я ему одно – миллионы погибли из-за таких идей! А он, как робот: «Потому и погибли, что не понимали своего счастья». Я ему: «Да Троцкий не лучше Сталина был бы».

Родители пьющего вынесли приговор: все коммунисты – шизофреники.

– Значит, наш Гоша болен? – спросил Игорь Хромов. – Но нет, если бы шизофреники, то были бы не виноваты.

Лена смотрела на друзей как на капризных богачей: у них есть сыновья! А у нее уже не предвидится. Тут между всеми обнаружился кандидат в ее кавалеры, украшатель хижин.

И в самом деле оказался – ну один к одному Михалыч!

Он и до этого подозревал, что его приглашают не просто так, а знакомиться. Ну а что, дома лучше, что ли, – сжимающие тоскливые силы трамбуют тебя почти до точки.

– Глядя на все эти достойные лица, я хочу сказать тост. – Михалыч поднял крохотную черненую стопку. – Вот я ходил в гости к внуку и читал ему «Сказку о рыбаке и рыбке». Знаете, это же притча о человечестве, которое хочет все больше потреблять, а может оказаться у разбитого корыта…

– Так где же тост-то? – застонала Лена (те, которые говорят о человечестве, ни фига не разбираются в женской красоте!).

– Э… мысль прячется за холестериновой бляшкой, застревает. – Михалыч потряс гофрированной жиром головой.

Вот так-то лучше: о холестерине. Ближе к жизни. Поэтому Лена весело воскликнула:

– Выпьем за то, чтобы мысль пробивала все преграды!

В нижней квартире женский пронзающий голос вывел:

– Однажды морем я плыла на пароходе том…

С невозмутимым видом Михалыч подтянул:

– Ай-яй, туман в глазах, кружится голова. – Голос его переливался, как Северное сияние.

Хромовы подхватили вразвал:

– Едва стою я на ногах, но я ведь не пьяна.

Эта песня – не их песня, но случай ее послал, а случай надо уважить. И вот они скользят от одного слова к другому, ожидая, ну когда же будет встреча мужского и женского начал. Кит-капитан уносит по морю любви в сладкое!

Тут и Лена подхватила – по-своему: руки раскинула по-кавказски, подпрыгнула с вывертом и вошла в волны песни. Показав, как сопротивлялась злодейскому обаянию капитана, покорно склонилась влево, как двурукая ива. А потом вообще поникла на диван, как бы под порывом горячего ветра. Но песня не дала ей лежать: она сорвала ее, подбросила, начала вскидывать руки, ноги, показывая узорные черные колготки. А кто же в этом виноват – конечно, капитан.

Михалыч поддался этому миру, который сотворил танец Лены. Но тут же спохватился: зазвали! Эта Лена – вулкан в юбке, ей не хватает устройства под названием мужик . Да, она красивее моей жены. Но я потерплю немного – десять лет, двадцать – и ТАМ с женой встречусь.

Конечно, Лена танцует… Но какие салаты готовила моя голубка – ни с каким танцем не сравнить! Салаты она любила ставить стоймя: хоть один лист – да стоймя стоит. Одним словом: жена дизайнера.

А переспать с плясуньей? – шепнули ему гормоны. По-современному, в любовницы если. Но это будет уже не жена, которой можно все объяснить: устал, там, я сегодня или не в настроении.

И зачем ему Лена, если в запасе памяти – цветущая яблоня на даче: вся белая и гудит! Это пчелы: в каждом цветке по пчеле, и идет работа. А ведь у них нет никакой личной жизни, но работают, и еще как! Равняйся на пчел, и так можно терпеть.

– Только раз бывает в жизни встреча, – затянул он.

– Эх раз, еще раз! – пыталась перебить его Лена.

Но все-таки она поняла, что ей не втиснуться в душу Михалыча, и мстительно заявила:

– Вчера слышала по телевидению: от икоты поцелуй помогает!

Вдруг Михалыч икнул. А Лена почувствовала, что не хочет ему помогать. Одно дело – мужик в телевизоре, ему чем угодно хочется помочь, а другое – сидит по эту сторону экрана, подвыпил и мучается. А вдруг он это делает, чтобы…

Дальше все произошло мгновенно: звонок, сквозняк, и человек в коридоре с сумкой на плече: «Вам привет от доктора Бранда!» Потом вспомнились только ярко-красные губы и какая-то подземная бледность. Этот длинный человек заструился, приподнялся над полом, снова вскричал:

– Системный массажер! Лечит – ну все! В расцвете лет – проблемы вдруг, но тут как тут Академия наук…

– А дорого?

– Всего тысяча двести рублей. Вот смотрите: я вставляю батарейки, их ресурс – на весь курс. Теперь подставьте руку! – послал он властный пасс и волшебной клешней массажера прикоснулся сначала к женскому, а затем к мужскому запястью.

И чудо-клешня стала посылать щекочущую дрожь. Они захохотали враз от этой техногенной ворожбы – и муж, и жена. Очнулись только тогда, когда массажер не работал, а торговец окончательно развеялся, предварительно побряцав ему одному видимыми орденами – «За поучение лохов».

О, тысяча двести! На них сколько же можно было купить! И заусенцы по одной стороне клешни простодушно говорили, что прибор даже не китайский, а изготовлен в подвале соседнего дома.