Инна Александрова - Свинг

— Катя, но на деле-то все иначе.

— Нигде в Коране не читала, чтобы пророк Мухаммед призывал убивать людей. Он говорил о внутреннем джихаде, то есть о джихаде, который должен объявить человек своим недостаткам.

— Катя, но нынешний мусульманский мир не очень-то соблюдает заповеди пророка.

— А христиане чтут заповеди Христа? Мир обезумел — и христианский, и мусульманский. Почему?

— Думаю, связано с распространением фундаментализма, причем всякого, не только исламского.

— Что понимаешь под фундаментализмом?

— Это идеология, Лина. Причем, любой фундаментализм — человеконенавистничество. А любая идеология, когда она овладевает массами, как говорили наши классики, страшна. Тем более, что идеология эта направлена не на гармонию, не на позитив, а на разрушение. Исламские же радикалы — фундаменталисты — очень активны, их много, они политизируют ислам, и нормальным людям все это режет глаза. Европейцы видят и чувствуют это и стараются как-то интегрировать мусульман в свое сообщество.

— Катя, но терроризм, выросший из экстремизма, фундаментализма, сепаратизма, расцвел пышным цветом во всем мире. Как это объяснить? И что делать?

— В азиатских странах, Лина, находится «демографический мотор». Именно эти страны ответственны за быстрый рост человечества. Но есть основание думать, что рост уменьшится, и тогда наступит период стабилизации. Если люди научатся регулировать рождаемость и находить возможности для пропитания, бедность потихоньку станет отступать. Но для этого не должно быть войн, по крайней мере глобальных.

— Катя, но ты немного ушла в сторону: мы говорим о терроризме.

— А терроризм, Лина, — это те силы, которые хотят принудить мир подчиниться некому вненациональному и внерелигиозному злу, которым выгоден чудовищный страх людей. Тогда они смогут гнать население, как овец, в нужную им сторону. Поэтому те, кто направляет терроризм, кто дает ему деньги и оружие, должны быть уничтожены беспощадно.

— Тогда, Катя, может, и правильно, что в Москве на улицах проверяют каждого второго-третьего парня, а теперь уже и девушек?

— Ничего это, Лина, не дает и не даст, а только озлобляет. Вот завтра Миша приедет в Москву, и менты тут же вычислят, что он не москвич. Что делать? Сидеть в кутузке или откупаться? Разве это выход? В стране сто тридцать миллионов немосквичей. Как и зачем доказывать им свою лояльность?

Наверно, надо вести умную и хитрую политику. А главное — умело и умно перекрывать потоки денег, идущие на подпитку террористов. Здесь, думаю, действуем не очень верно: иначе откуда бы все бралось? А пока террористы плетут свои сети, пока деньги идут бандитам, наши думские мудаки выясняют отношения, заботясь лишь об одном: как и где еще что-нибудь хапнуть.

— Катя, но как конкретно начать со всем этим разбираться?

— Да хотя бы поискать союзников среди сторонников традиционного ислама. Не делать из них врагов. Потому как если мусульмане «всея Руси» объявят о своем недовольстве — мало не покажется.

— Катя, но фанатизм, с которого все начинается, свойственен всем нациям. Из него постепенно вырастает терроризм.

— Правильно. Но он возникает тогда и там, где и когда люди стоят на разных ступенях цивилизационного развития. Фанатизм находит почву в головах людей, не склонных к критическому мышлению. Он равен феномену толпы. Ограниченность, невежество, глупость — вот корни фанатизма. И такой фанатизм прямехонько ведет к субкультуре, к такому ее проявлению, как скинхеды. Именно они — воинствующий примитив, полная антиинтеллектуальность — та почва, на которой возникает и большевизм, и фашизм и другие популистские идеи, когда начинают делить людей на «белых» и «черных», арийцев и жидов, пролетариев и капиталистов. Удачно поделишь — ловишь кайф. А власть всегда заинтересована в существовании таких людей, таких групп: через них в обществе «выпускается пар». Иначе весь негатив будет направлен на нее же.

— Но считается, что террор — оружие слабых.

— Я бы так не сказала. Террор — всегда преступная деятельность, выражающаяся в устрашении людей, населения, а также и власти с целью достижения каких-то преступных намерений.

— Катюша, мне осталось быть на калининградской земле меньше недели. Выбери время, повози по старым местам.

— Обязательно. Давай завтра.

И назавтра мы действительно едем по мосту через Преголю смотреть наш город. Преголя не очень широка, но достаточно глубока: большие суда в нее заходили, кроме океанских, конечно. Еще во время войны была засорена разбитой техникой и как следует не очищена. Ну а теперь ее вообще превратили в помойку. Раньше на берегу никогда не было такой вони. Теперь, когда идешь по набережной, говоришь себе: homo он, конечно, homo, но где же sapiens?

Проезжаем мимо «вокзального» Калинина. Он — самый большой и главный памятник: в полный рост. Бюст Калинина стоит еще в парке, у входа. Надпись отсутствует и, если бы не выражение лица, лик можно было бы принять за Чехова. Третий Калинин — на углу проспекта Победы и улицы Станочной. Вагонзаводцы давно его отлили для себя — чтобы был «свой». А вот памятник Канту восстановили только в девяносто втором, причем водрузили на старый постамент, напротив Альбертины, то есть университета. Кант вновь «приехал» на свое место через сорок семь лет…

Что особенно люблю в Калининграде, так это черепичные крыши и брусчатку. Но брусчатке не повезло: она оказалась незримым напоминанием немецкого прошлого и, как «идеологическая кость», застряла в горле калининградского начальства. Почти все улицы были закатаны в асфальт, который сейчас в наиплачевнейшем состоянии. Ну, а когда стали обустраивать территорию вокруг Кафедрального собора, снова «откатали» асфальт. Вот ведь подлая идеология…

Над Калининградом возвышается монстр — так называемый, Дом советов. В шестьдесят девятом было дано указание — кем, неизвестно — взорвать остатки разрушенного Королевского замка. По всегдашней советской привычке черную работу — расчистку руин после взрыва — выполняли солдатики. И вдруг офицеры стали замечать, что к полудню служивые становятся веселыми. Денег у них не было, магазина поблизости тоже. Установили слежку и обнаружили: солдаты «ныряют» в винные погреба самого престижного в Кенигсберге ресторана «Блютгерихт», что значит «Кровавый суд», который был расположен в подвалах Королевского замка. Солдатики тешили себя сохранившимися отборнейшими винами…

Взрыв замка был, конечно, небогоугодным делом, а потому, когда начали возводить Дом советов, не заладилось и, как всегда, все бросили. Вот и стоит уже который год монстр, возвышаясь над городом, а мамаши устрашают им детишек, говоря, что живет в нем некто, кто собирает «себе в рот» нерадивых двоечников. Приезжающие немцы называют монстр «Новым замком» или «Памятником КПСС».