Ирвин Шоу - Допустимые потери

Он встал, крупный грузный человек, совершенно не вспотевший в своем тяжелом плаще, и надел темно-коричневую шляпу с узкими полями, которая выглядела до смешного маленькой на массивном черепе.

— И последнее, — сказал он, когда Деймон поднялся. — Миссис Спармен говорила, что вы просили разрешение на оружие.

— Это верно.

— Сколько вам лет, мистер Деймон?

— Шестьдесят пять.

— У вас когда-нибудь было личное оружие?

— Нет. Я в жизни не притрагивался к оружию.

— Что вы делали во время войны?

— Я был в отделе снабжения корпуса морской пехоты. У нас не было оружия.

Шултер кивнул.

— Пистолет принесет вам больше вреда, чем пользы, — сказал он. — Но во всяком случае, на этой улице вы найдете неплохие пушки. Отдел снабжения, не так ли? — Нельзя было ошибиться относительно нотки презрения в его голосе. — Коэффициент к оплате за время в зоне боевых действий. Нелегкая служба, говорили мы.

— А где вы были во время войны?

— Первый корпус морской пехоты, — ответил Шултер. — И сверхурочных мы не получали.

— Не слишком ли вы были молоды? Сколько вам сейчас — пятьдесят?

— Пятьдесят семь, — сказал Шултер, — Я пошел в армию, когда мне было семнадцать. Благоуханные дни на романтических островах Южных морей. У меня была своя судьба. Нет времени рассказывать вам историю жизни. Эти сумасшедшие евреи из алмазного бизнеса — они расхаживают с камнями стоимостью в двести тысяч фунтов в своих чемоданчиках — и им проще написать себе на спине «Подходи и бери меня». И они еще удивляются, что их убивают. Будь я на их месте, я бы нанял взвод солдат израильской армии патрулировать Сорок седьмую улицу. У меня впереди нелегкий день — мне нужно разыскать парочку лучших друзей двух мертвецов.

Он аккуратно поправил свою несообразно маленькую шляпу на лысом черепе.

— После того, как я уйду, побудьте здесь несколько минут. Я не хочу, чтобы нас видели вместе на улице. И надейтесь на лучшее.

Рукопожатий не было, и старый морской пехотинец, покачиваясь, словно моряк в шторм, прошел через бар и исчез в дверях.

Деймон медленно прошелся по Шестой авеню, припоминая, что где-то здесь, рядом с Пятнадцатой улицей, должен быть магазин электронного оборудования. После встречи с лейтенантом Шултером он чувствовал себя физически измотанным. Как будто только что перенес тяжелый грубый массаж. Ощутимой помощи Шултер ему не оказал, он, в сущности, больше задавал вопросы, чем отвечал на них. Деймону было мучительно больно рассказывать ему о Джулии. После стольких лет, когда он старался избавиться от прошлого, вернуться к нему было для него не так просто. Он вспомнил вечер их встречи. Они с Шейлой оказались на небольшом приеме, где разговор шел главным образом о книгах. Одна из присутствующих женщин вспомнила, что до замужества она работала в библиотеке и с сожалением рассталась с Нью-Йорком. Она вступала в разговор лишь изредка, хотя из того немногого, что сказала, явствовало, что она читает многих современных писателей, знает книги, о которых шла речь в течение вечера, и даже, живя в Гери, в курсе литературных сплетен, что доходят до нее из журналов и писем друзей из Нью-Йорка, которые, судя по всему, находятся в гуще издательской и театральной жизни. Это было очаровательное маленькое существо с застенчивой, как бы утомленной манерой держаться, и она не произвела на Деймона особого впечатления — ни плохого, ни хорошего.

В то время у него с Шейлой были напряженные отношения. Он много пил, потому что дела его шли не лучшим образом, и потерял нескольких многообещающих авторов. Три-четыре вечера в неделю он проводил с друзьями, которые к полуночи напивались до положения риз. Он сам не раз добирался до дома, еле держась на ногах, и с трудом вставлял ключ в замочную скважину. Извинения его звучали неубедительно, и Шейла выслушивала их в ледяном молчании. До этой вечеринки они уже несколько недель не занимались любовью. Когда вернулись домой, то всего лишь пожелали друг другу спокойной ночи, после чего Шейла потушила свет со своей стороны постели.

Он чувствовал, как желание обуревает его, и потянулся к ней с ласками. Она гневно отбросила его руку.

— Ты снова напился, — сказала она. — Я не хочу заниматься любовью с алкоголиком.

Его охватил приступ жалости к себе. Ничего не получается, подумал он, все летит под откос, их брак не продлится долго.

Утром он не стал дожидаться, пока Шейла приготовит завтрак, а перекусил в кафе по пути на работу. Чудом обошелся без похмелья. Голова была свежая, и он решил, что его поведение за последние несколько месяцев — результат ошибок как Шейлы, так и его. Начало разладу в семье положили ссоры из-за денег. Он приносил очень мало, да и Шейла получала немного, а счета продолжали расти. Затем издатель с сомнительной репутацией, который разбогател, публикуя сенсационные полупорнографические книги, предложил ему работать у него, чтобы придать своей конторе более респектабельный вид. Деньги он обещал хорошие, но человек был предельно вульгарный, и Деймон знал, что потребуется десять таких, как он, чтобы придать делу респектабельность. Он отверг предложение, но сделал ошибку, рассказав о нем Шейле. Она пришла в ярость и не собиралась скрывать это от него.

— Ты никак стал чистоплюем, дорогой мой муж, — сказала она. — Благородство — вещь, конечно, хорошая, но ни один счет ею не оплатишь. Если бы тебе пришлось иметь дело с орущими, дикими, невоспитанными детьми, как мне, ты был бы счастлив взяться за самую паршивую и грязную работу, лишь бы не подохнуть с голоду.

— Не впадай в мелодраму.

— Мелодрамами занимаешься ты. Приносишь в жертву все, что угодно, лишь бы горело святое пламя на жертвеннике настоящей литературы. О’кей, оставайся чистеньким — и трижды «ура» в честь незапятнанного благородства Роджера Деймона. Я слишком хорошо знаю тебя и ни на секунду не могу представить себе, что ты способен в чем-то измениться, чтобы доставить мне радость. Так отправляйся на потрепанный алтарь своей конторы, кури свою трубку и жди, пока к тебе в двери не постучится еще один Т. С. Эллиот и не станет приставать, чтобы ты немедленно подписал с ним контракт.

— Шейла, — грустно сказал он, обеспокоенный тем, насколько ее слова совпадают с тем, что мистер Грей рассказывал о своем последнем разговоре с сыном, когда тот презрительно сказал ему, что отец всю жизнь жил лишь для корки хлеба. — Шейла, я слышу не твои слова.

— Я тебе могу гарантировать только одно, дорогой мой муж, — хрипло сказала Шейла, — что бедность — это самый верный способ, чтобы у леди изменился голос.

После этого разговора он всю ночь пил с мальчиками, как саркастически называла их Шейла. Оправданием для него был тот удар, который он перенес, и он был слишком честен, чтобы отвергать все обвинения.