Ирвин Шоу - Допустимые потери

— За лучшие дни. И за здоровье мистера Уайнстайна.

— Аминь, — сказал Оливер.

Виски обожгло Деймону горло, но очень скоро оказало свое действие: его охватило приятное чувство расслабления и сонливости, ощущение, что вокруг все спокойно и хорошо и он может больше ни о чем не беспокоиться, так как в надежных дружеских руках и свободен от необходимости принимать решения.

Он не был голоден, но ел старательно, как послушный ребенок, и утолил жажду холодным пивом, которое Дорис поставила перед ним.

— Надеюсь, что вы меня извините, — обратился он к хозяйке после обеда. — Я совершенно вымотан. Мне надо немного прилечь.

— Конечно, — сказала Дорис.

Шейла последовала за ним и, когда он сел на край кровати, встала на колени, чтобы помочь ему снять туфли. Она почти не говорила с ним после того, как обняла его в больнице, словно боялась, что слова могут дать начало бурному потоку эмоций, которые она сдерживала в себе.

— Отдыхай, дорогой, — она накинула на него одеяло. — И ни о чем не думай. Вокруг тебя любящие друзья. Я привезу твои вещи.

Сделав над собой усилие, он поднес к губам и поцеловал ее руку. Она содрогнулась, словно сдержав приступ рыданий, но на глазах у нее слез не было. Наклонившись, поцеловала его в лоб.

— Засыпай, — сказала она, потушив лампу.

Деймон закрыл глаза и почти тотчас же погрузился в глубокий сон без всяких видений.

Проснувшись, как от толчка, несколько минут не мог понять, где находится, но затем увидел сидящую с ним рядом Шейлу, освещенную слабым светом, пробивавшимся из полуоткрытой двери. Была абсолютная тишина. Он чувствовал себя больным. В груди словно разгоралось пламя, и казалось, что его вот-вот вырвет. Он с трудом поднялся.

— Прости, — хрипло сказал он. — Меня вроде мутит.

Шейла помогла ему спуститься с кровати и последовала за ним до ванной. Махнув рукой, чтобы не шла за ним, Деймон неверными шагами переступил порог ванной и закрыл за собой дверь. Его вырвало и недавним обедом, и теми сандвичами, которые он ел с утра. Прополоскал рот, почистил зубы щеткой и пастой, приготовленными для него на полочке, затем вымыл лицо ледяной водой. Почувствовав себя лучше, вернулся в спальню.

— Кажется, картофельный салат не пошел мне на пользу.

Шейла невесело посмеялась.

— А как насчет убийцы?

Он заставил себя тоже улыбнуться.

— Сколько сейчас времени? — спросил он.

— Половина третьего.

— Пожалуй, пора ложиться спать.

Когда он сбросил одежду, ноздри его резанул запах мужского пота, прошедших страхов, резкий лекарственный запах больницы. Все, что на нем было, он сложил под открытым окном и голым залез в постель. Заметил, что две кровати сдвинуты вместе: заботливая Дорис, бывавшая у них в гостях, постаралась, чтобы им было удобно, как дома. Внезапно, не веря самому себе, он ощутил острое желание и, когда Шейла в ночной рубашке вышла из ванной, прошептал:

— Сбрось ее и иди ко мне.

Вторая кровать не понадобилась им до самого утра, когда наконец оба они уснули.

Всю неделю Деймон не покидал квартиру Габриелсенов. Он чувствовал, что не может встречаться ни с репортерами, ни вообще с кем бы то ни было, отвечать на телефонные звонки, подписывать контракты, решать, что заказывать в ресторане. Шейла, которой пришлось вернуться на работу, посещала Уайнстайна в больнице каждый день и возвращалась с хорошими новостями о его состоянии. Оливер взял на себя заботы об офисе, но не утомлял Деймона рассказами о делах. Только сообщал о ежедневных звонках знакомых, желающих его компаньону всяческих благ. Искренним голосом он отвечал на расспросы, что не подозревает, где сейчас находится Роджер.

— Просто удивительно, — сказал однажды ему, — до чего легко сгинуть в Нью-Йорке.

В глазах Деймона он заметно вырос за эти несколько дней. Ему показалось, что в светло-русых волосах Оливера появилось несколько сединок.

Газет в квартиру не приносили, и Деймон был благодарен за это внимание. Надеялся, что настроение постепенно изменится к лучшему, но шло время, а он по-прежнему не проявлял никакого интереса к тому, что делается в мире, что в своей последней речи сказал президент, в какой стране произошла очередная революция, в каком новом преступлении обвинено ЦРУ, чьи пьесы идут сейчас на Бродвее, к кому этим утром приковано особое внимание и кто скончался.

К счастью, начался бейсбольный сезон, и можно было часами следить за игрой. Он сидел у телевизора с отсутствующим видом сомнамбулы, не испытывая особого пристрастия ни к одной из команд, а просто следя за стремительными гибкими движениями игроков. Когда начиналась сводка новостей, выключал телевизор.

Остальные тоже делали вид, что их не интересуют события в мире, и никогда при нем не включали телевизор. Деймон молча, как больной ребенок, принимал их заботу о себе. Когда не было игры, часами сидел с книгой на коленях, открытой на одной и той же странице. Дорис, поначалу обаятельная, светская и болтливая, быстро поняла, что Деймон хочет лишь одного — чтобы его оставили в покое, и стала бесшумно двигаться по дому. Днем, когда остальные были на работе, она подавала ему обед на подносе, чтобы он мог есть в одиночестве. Она быстро усвоила, что не имеет смысла спрашивать у него, что он хочет на ленч или к обеду, и сама стала составлять меню, ставя еще на поднос розу в вазочке и полбутылки вина. Первые два-три дня он пил вино, но жжение в желудке, возникавшее после каждого глотка, теперь заставляло его оставлять бутылку нетронутой.

Он не говорил ни Шейле, ни Дорис, что плохо чувствует себя, и хотя Оливер сделал маленький бар в гостиной, Деймон не притрагивался к разнокалиберным бутылкам. Шейла никак не реагировала на это внезапное воздержание.

Снов, приходивших к нему по ночам или во время долгой послеобеденной дремоты, он не помнил, просыпаясь. Каждую ночь он спал, обхватив Шейлу руками, словно зверь, который глубокой зимой ищет тепла и уюта рядом со своими братьями и сестрами. Через неделю Шейла сообщила ему, что, по всей видимости, Уайнстайн месяца через два сможет покинуть больницу, но на костылях и в гипсе. Она сказала, что во время долгих ежедневных разговоров буквально влюбилась в Уайнстайна и не может даже допустить мысли, чтобы отправить его одного в большой пустой дом, где о нем некому будет позаботиться. Она предложила Уайнстайну, когда его отпустят из больницы, поехать с Деймоном в Олд Лайм, где он может приходить в себя, а Роджер избавится от вопросов и соболезнований своих друзей и посетителей офиса. Манфред ответил, что и слышать об этом не хочет, он годами заботился о себе сам и не желает взваливать на них эту ношу только потому, что так паршиво исполнил взятую на себя обязанность защищать Роджера. Но Шейла сказала ему, что дела еще не кончены — Уайнстайн может взять с собой пистолет на тот случай, если у Заловски есть друзья, которые решили отомстить за него, или если он явится самолично, несмотря на заверения Шултера, что ныне этот мерзавец никому не сможет причинить вреда.