Елена Сафронова - Жители ноосферы

Ну а когда я, также по слухам, — ведь мы с тобой прекратили беседовать, мы и встречаться перестали! — развелась и уехала в Москву, где сняла комнатушку в коммуналке у двоюродной тети и постигла все прелести существования гастарбайтера, тебе вовсе не о чем стало разговаривать с законной женой. И, воспользовавшись своеобразием текущего момента, ты подал рапорт о переводе в Москву — укреплять безопасность столицы.

Но перед этим подал на развод.

А может, сначала подал рапорт, а потом — заяву в суд.

Ты запутался в фактографии и хронологии, перемены в личной и общественной жизни срослись для тебя, как близнецы Энг и Чанг, юродствовали, корчили злые рожи, утомляли невыносимо. С тобой беседовало все женино семейство, стыдило, уговаривало, заискивало, угрожало, напоминало о жилплощади и протекции в органы и надоело до зеленых чертей. Наконец, пустили в ход тяжелую артиллерию — дочку; та, уставя на тебя твои же голубые глаза, лепетала: «Папа, не уходи от мамы!». Тщетно ты пытался ей объяснить, что развод с мамой не означает развода с ребенком, девочка плакала, замкнулась… Тесть среди учебного года сделал внучке путевку в МВДшный санаторий, с ней поехала твоя будущая бывшая, «чтобы привести нервы в порядок». И тогда ты ушел из дома, пахнущего комфортом и стабильностью, ибо от благочестивых ароматов тебя уже мутило. Куда? К отцу, жившему в гражданском браке на площади жены? К матери в Зосимов, где для сержанта юстиции потолок — охрана лесопилки или бензозаправки? Нет, ты на птичьих правах жил в общаге УВД и проходил медкомиссию на Москву. Даже курить бросил по сему поводу. И выиграл-таки свой решительный (хоть явно не последний) бой. Прибыл в столицу с одним чемоданом. Обосновался в… общага — не общага, гостиница — не гостиница, малосемейка — не малосемейка, караван-сарай, ночлежка, грязная, как спецприемник, где можно было спать только на спине и в одежде. Но после опостылевшего тебе «домашнего уюта» бардак в каморке и двенадцатичасовые дежурства просто радовали.

Ты быстро «поднял» дурную привычку курить, и если выпадали спокойные, сидячие объекты, вроде КПП районных управлений внутренних дел или федеральной службы исполнения наказаний, смоля крепкие сигареты, обдумывал, как дальше жить. Жить было хреново. Главным образом — потому что не ради чего. Ну, уехал от семейных проблем, так ведь решение их оказалось временным, а что завтра?..

Завтра, послезавтра, послепослезавтра не приносило смысла жизни. А послепослепослезавтра тебя бросили на дежурства в метро, и ты пошел — какая, в сущности, разница, где ворочать каменные думы? — хоть на станциях всегда суета сует и всяческая суета чрезвычайная. И вот, пожалуйста, с утра пораньше на тебя налетела какая-то поскользнувшаяся кобыла — идиотки, нацепят шпильки и едут по гололеду, сшибая углы и фонари, фигуристки, мать их, Катарины, блин, Витт!

Фигуристка, мать ее, Катарина, блин, Витт, Инна Степнова показала класс в пируэтах на льду потому лишь, что выметнулась из метро, как будто на сходе с эскалатора ее одарил метким ударом знаменитый кнутобоец екатерининского века Степан Иванович Шешковский. Сорок минут назад я должна была включить диктофон и задать первый вопрос интервью, по теме которого сейчас и вспоминала персоналии «бабьего царства». Это была халтура, заказанная интернет-сайтом «Ля-русс. ру». И не они просили Инну Степнову мощью своего дарования поспособствовать наполнению очередного номера, а я выжала из редактора политотдела позволение сделать аналитическое интервью. От первого задания зависели многие перспективы. И, по закону ехидства, меня задержали в «Сей-Час-Же».

До офиса, где следовало беседовать с неким полуизвестным политологом — стоит ли не стоит сегодня передавать власть в нежно-цепкие женские пальчики? — оставалось пять минут бодрой ходьбы по асфальту — или полчаса ковыляния по льду под горку. По платформе метро и подземному переходу я бежала, и по инерции сохранила тот же темп на улице. Неведомая сила схватила модные шпильки и повлекла, куда я не знала, и лишь отчаянно полоскала в воздухе руками, пока прямо по курсу не возникла широкая спина — о, какое счастье! — в милицейской куртке — блин, а регистрация просрочена!

С мыслью о том, что придется платить штраф не только за отсутствие регистрации, но и за налет (в прямом смысле слова) на сотрудника правоохранительных органов, я обняла спину, словно она принадлежала моему уезжавшему брату или настигнутому при уходе любовнику. Запоздало взвизгнула. И тут же начала оправдываться:

— Простите, пожалуйста, я не нарочно, но — жуткий гололед… Товарищ старший сержант! — ты развернулся, медленно, как отличный актер в ключевой сцене, и я отпустила руки.

— Господи милосердный! — беспомощно произнесла я.

— Поскромнее надо. Не Господь я, в лучшем случае — Илья Пророк, — серьезно ответил милиционер.

— Илюха! — и ликующая улыбка расползлась по моему лицу, настолько искренняя, словно и не было периода полного отчуждения. Скифскому коннику, затерянному в дебрях столицы, костром родного племени явилось твое березанское лицо… И, честно, ты ведь тоже был рад? Ты был очень рад, Илюха!

На глазах у твоих напарников я распласталась по форменке и вроде бы собралась реветь.

— Как ты здесь оказался?

— За тобой слежу.

— Да-а? — наизнанку вывернулась я от изумления.

— Ну конечно, бросила родной город, думала сбежать от всех друзей… Ан нет, не удалось, видишь, я тебя отыскал… У нас длинные руки…

Твои длинные руки не хотели меня обнять. Я заслужила эту отстраненность. Это было чудо, что мы вот так встретились, мимолетное, как все чудеса — мне уже пора было бежать к офису политолога. И я физически ощутила, как это мне не по силам.

— Сотовый оставь! — выкрикнула я, с напрягом отрываясь от твоей куртки.

— Оставил бы на бедность. Зачем мне вещь, которой у меня нету? — сарказм остался при тебе и даже вырос за время наших невстреч.

— Слушай, но как же мне тебя найти? — брякнул мой язык, прежде чем мои мозги спохватились о соблюдении приличий.

— Я буду дежурить здесь сегодня весь день, — ответил ты, прежде чем твоя злопамятность успела очнуться. И я проинтуичила, как закончится сегодняшний день…

Я вернулась, взяв интервью (странно, политолог даже не укорил меня за опоздание!), и проторчала около тебя больше часа. Но разговор мы повели бестолковый, на сплошном подтексте, старательно, как школьники, признающиеся в симпатии, обходя главное. Все время на нас давили косяка твои содежурные, и тебя это смущало. А важного все не было сказано, и мне пришлось — опять мне, черт побери сильных баб! — взять быка за рога:

— Ну, пока! Как все же нам с тобой увидеться?