Елена Сафронова - Жители ноосферы

— Ну, вдруг еще будешь мимо пробегать — хватайся… — скучно предложил ты.

— Координаты у тебя есть? — и я почувствовала себя дознавателем из прокуратуры.

— Есть. Общага за Окружной, телефон на вахте и вечно сломан.

— Илья, не бывает неразрешимых проблем! — это было уже навязчиво, согласись.

Ты сжалился и записал мои телефоны, и дальше говорить стало неприличным, нарочитым. Тем более, что ты добавил: «График дежурств очень жесткий…». Я помахала перчаткой, даже сделала несколько осмотрительных шагов по льду в сторону метро, и вдруг меня как прострелило — если уйду сейчас, то уже навсегда, но как, как задержаться, что сказать?!

— А я развелась, Илья, — бросила я через плечо пробный шар. И застыла в ужасе ожидания, не оборачиваясь.

— Я тоже, — сказал ты.

Вот тогда я попятилась, пряча от тебя глаза, полыхавшие бессовестной радостью. И спросила, когда ты сменяешься. Посмей только заявить, что ты не понял, к чему я клоню! Ибо отрезал: «Совсем скоро. В половине первого ночи». А уличные часы только начали нарезать сегментами седьмой час. И я сдуру выразила свой щенячий восторг какой-то очень умной оценкой, типа: «Шикарно!», чем вконец рассердила тебя. Помнишь, какую ты мне отповедь прочитал? Мое выступление на Глинистых озерах рядом с нею было детским лепетом!

— Не знаю, что ты в этом шикарного находишь — ехать на последнем поезде в Перово, дальше на автобусе, потом пешком, с мыслью — только бы дойти, а дойдешь — сам не рад. Куда стремился, думаешь? Ни ванной, ни, пардон, сортира нормального, удобства в коридоре — на тридцать восемь комнаток всего одна уборная и душевая кабина на четыре этажа. Горячей воды нет. Кухни тоже. Постельное белье цвета мокрого асфальта. Спишь очень быстро, потому что твоя подушка нужна следующей смене. Наверное, это шикарно. Причем шик высшей пробы. Но эту пробу ставить негде! — впервые за всю историю знакомства ты позволил себе говорить со мной так жестко и укоризненно, словно одна я была виновата в твоих бытовых неурядицах. И я покаянно склонила выю под грузом своей вины. Дослушала до конца и встрепенулась:

— Я практически уверена, что это на самом деле шикарно. И я тебе докажу! Пока!

Я убегала, так ходко передвигаясь, будто у каблуков выросли моторчики, и уже не боялась упасть. Я бежала домой, гонимая заботами всех на свете любовниц, жен и хозяек. Я вытрясла в универсаме всю наличку, закупая продукты для торжественного ужина, я наготовила жратвы на Маланьину свадьбу, поражаясь, что не режу пальцы, очищая картошку, не пересаливаю суп и не пережариваю бифштексы, я перестелила постельное белье и стыдливо припрятала в ванной комнате новую зубную щетку. Я очень хотела исправить ошибку. Остаться с тобой. Надолго. Насколько позволит судьба.

Судьба позволила. Пять лет нам было даровано. А теперь я стою у телефона, во рту у меня кляп, а на шее петля.

Не может быть, чтобы ты не расшифровал моих намерений. Они окутывали мою фигуру терпким облаком аромата основного инстинкта. Или… все вышло уж больно кинематографично?

Я вылезла из метро аккурат в полночь, когда и положено появляться морокам и нечисти, и ты протер замыленные глаза, потряс головой, и я сказала: «Да я это, я, Илюша», — но ты правильно возразил: «Ты? А зачем?».

— За кем, — сказала я пересохшим ртом. Искреннее некуда. — Честь имею пригласить тебя в гости.

— Инна, можно в другой раз — я ужасно устал, и мне добираться на другой конец столицы…

— Илья, когда женщина приглашает мужчину в гости в этот час, она, наверное, не думает, что ему придется добираться домой на другой конец столицы!

— Что ты говоришь?

— То, что ты слышишь.

Мы любили переговаривать некоторые моменты начала совместной жизни. От этого теплело на душе и замирал в диафрагме живой комочек блаженства. Гладя мою спину хозяйским движением, перебирая позвонки, щекоча шею, ты посмеивался в темноте: «Думал, сейчас все тебе выскажу: „Милостыня! Подачка! Прихоть! Обойдусь!“. Это были первые слова, которыми я хотел ответить на твой призыв. Должно быть, я слишком долго ждал его, Инна! Должно быть, я уже не верил, что это возможно…» А мне зацепило рассудок другое: как моя рука, словно работая автономно, легла на мужское запястье, скользнула в глубь рукава и там присосалась пиявкой к локтевому сгибу, чтобы не сумел стряхнуть меня, потому что я бы не пережила этого. Клянусь! — весь вечер, пока я готовила тебе роскошную встречу, болело сердце, и не привычной мне уже невротической болью, а так панически… Оно сигналило: единое грубое слово от Ильи Шитова — инфаркт миокарда. Ибо жить незачем.

— Извини, но я тут подумала… — произнесли мои губы. — В общем, я все приготовила и без тебя не уйду.

— А меня ты спросить забыла? Может быть, я уже не хочу идти к тебе? — сказал ты, и сердце бултыхнулось у меня в грудине, и стало тяжко дышать. Я спазматически сжала твой локоть. Мы заспорили. Слава богу, мы заспорили! Ведь ты бы мог просто оттолкнуть меня…

Мы спорили возбужденным шепотом, громче крика, пока сдавали смену, пока ты относил в отделение оружие — я и туда с тобой поперлась, стенку подпирала в коридоре, ловя на себе отдаленные подхихикивания других милиционеров, пока шли до метро и я все еще не была уверена, какую ветку ты предпочтешь. Я выдвинула последний аргумент: «В конце концов, до меня гораздо ближе…» — а ты тоскливо повторял: «Инна… Как-то все не так…» Но мы вылезли на Сухаревке, в обмене шпильками дошли до подъезда, поднялись по лестнице, прошли по коридору — ты велся в поводу, не умея или не желая отвязаться, — и наконец дверь угловой комнаты придушенно скрипнула и подалась. И потолочная лампочка осветила обильно накрытый стол. «Будто праздник», — желчно заметил ты, а я парировала: «Не будто, а праздник. Раздевайся».

Ты был бы не ты, если б удержался от реплики: «Совсем?» — медленно стаскивая дубленку. И что я, одурев от счастья, ответила? «Как тебе угодно!»

— Неужели теперь не врешь? И не сбежишь?

А я только голову запрокинула, ловя твои губы…

Ужин был съеден поутру. И после завтрака я спросила:

— А вечером?..

— Давай подождем знамения, как нам поступить… — отомстил ты.

Сердце снова пропустило удар.

— Но?.. — трепыхнулась я.

— Думаю, что приду… Давай подождем вечера…

Ты не пришел.

Ты не знаешь, чего мне стоили эти две недели. Я не могла работать! Слышишь, Илья? — не могла я работать, я, ишак, робот, станок с ЧПУ, не бросавшая ручку (затем клавиатуру) в дни, когда от меня ушел Пашка Дзюбин, когда мне подбросили ребенка, когда я проходила через мучительное бюрократическое оформление удочерения, а ночами укачивала слабенькую, плаксивую Ленку, словно понимавшую всем своим невеликим тельцем, что мама от нее отреклась, когда мы развелись с Багрянцевым, когда первые месяцы в Москве я голодала и перебивалась стихийными гонорарами, когда уволилась из «Сей-Час-Же», напряженным ожесточением воли удерживая себя от финального разговора «по душам» с любимой начальницей Галиной Венедиктовной, когда разругалась со своим любовником — главным редактором портала «Ля-русс. ру» и думала, что он меня и с должности попросит (к его чести, он оказался намного умнее, предложил дня через три размолвку и постель забыть, а деловые отношения к столкновению характеров не примешивать, и мы до сих пор хорошие друзья и коллеги, но сейчас мне не поможет ни друг, ни коллега)…