Елена Сафронова - Жители ноосферы

И теперь во рту у меня кляп, а на шее петля… Послушай, а кто же разговаривает с тобой? Да нет же, никто с тобой не разговаривает, и со мной никто, мы безмолвствуем через триста километров, а все потому, что некогда карамель растаяла между нашими губами, испачкав их приторным и вязким…

Нам с тобой первое время никто не мог помешать. Право же, Илья, грех жаловаться… жили мы с тобой, как считали нужным. Что считал нужным один, соглашался привести в исполнение другой. Каким еще супругам выпал такой счастливый билет?

Пока Ленка была поменьше, мы ее по нашим скитаниям не мотали, но сами по теплу, если совпадали наши выходные, ни свет ни заря бежали на какую-нибудь электричку или автобус и ехали в места былой славы Руси. Мы проехали с тобой все Подмосковье. Кусково или Архангельское не считались вояжем, как и прогулки по древнему центру. А вот Истра, Звенигород, Дмитров, Талдом, Вязники, Егорьевск, Коломна были конечными пунктами наших экскурсий, мы бродили там, стирая порой ноги в кровь, и ты до хрипоты рассказывал мне, что означает полумесяц на кресте христианского купола, и какого века постройки церковь, озирающая просторы с холма… Мы побывали на полях Бородинском и Куликовом, и когда под Бородиным ты наткнулся на группу археологов, то был счастлив, как мальчишка, бросил сумки, бросил меня, полез в канаву… как ты выразился на бегу — двигать отвал? — и прокопался с ними до темноты, мы возвращались в Москву в электричке, набитой бомжами, я спала у тебя на плече, а ты всю дорогу шепотом извинялся… Мы видели с тобой Тверь и Торжок и собирались на твой день рождения — на девятое мая — в Псков. А в Новгород Великий так и не доехали…

Знаешь — наверное, я свожу в Великий Новгород Ленку, чтобы не так больно было отвыкать от привычного уже устоя жизни… в электричке.

Насчет колес — подумывали, как бы купить машину. Подумывали до позавчерашнего вечера. Тебе к маме было бы удобнее ездить на личном автомобиле… Да, мне очень понравился твой Зосимов. Когда-то я была там в командировке, еще от «Газеты для людей», и мне мерзким показался этот малоэтажный городишко с его садами и сточными канавами. У меня там коза бутерброд из руки вырвала, представляешь? Я устала бегать из районной прокуратуры на окраину, купила в магазине хлеба и сыру, попросила порезать — продавщица на меня выставилась, как на выпускницу кунсткамеры, и накромсала просимое ломтями толще моего рта, — села на скамейку, явно частную, в тени то ли вишни, то ли дуба… Пока пережевывала первый кусок невпроворот, подошла тощая черная коза, пристально посмотрела на мои жующие уста и зубами вынула у меня из руки питание. Я ошалела, она сглотнула бутерброд удавьим движением и стала тереться мордой о мою руку. Пришлось позорно бежать — кушать самой хотелось.

Так о чем я… Да, городок ваш мне не показался. Да и как может выглядеть привлекательным населенный пункт, где мужик в пьяной драке убил соседа, забросил труп в сарай и три года спокойно жил рядом… А тело мумифицировалось… Потому и не воняло…

Но когда мы с тобой приехали в этот осколочек патриархальной Руси, об руку прошлись по улочкам без асфальта, надергали вишен из соседского сада, искупались в речке Зосимовке, я изменила впечатление о твоей малой родине. Это славный мирный городок, там очень хорошо отдыхать. Единственное, что меня отвращает от милейшего земного уголка — ты там будешь отдыхать от меня.

А уж как Ленка подросла, мы всей семьей стали кататься. На теплоходе в Астрахань, на мою прародину, плавали — ну скажи, разве плохое было путешествие? А про то, чем порадовала астраханская гостиница, я и вспоминать нынче стесняюсь… не стесняюсь, а больно очень, и завидки берут, будто не со мной было.

Или как ты подарил мне на день рождения гитару. Постой, я, кажется, путаюсь в хронологии… Сначала была гитара, в первый же год совместной жизни, а потом уж странствия… Но какое значение имеет порядок цифр, если все они выстроились в круглый ноль, в кляп во рту и петлю на шее?

Про гитару превентивного разговора не было. Разве что однажды я, разбитая на органы, еле приползла с работы небывало поздно, а ты был не на дежурстве, ты усадил меня на кровать, укутал одеялом, заварил чаю и устроил вечер ностальгии. Поставил в простенький магнитофон кассеты из своих запасов — Высоцкого, Окуджаву, Визбора, а на закуску — Щербакова. И от гитарного перебора я оттаяла быстрее, чем от горячего питья. Видимо, я так воодушевилась, подпевая, что седьмого декабря, в воскресенье, выпавшее на мой день рождения, ты повел себя странно: пошел на рынок один, без меня, а вернулся вдвоем… с гитарой… И мы синхронно вспомнили, как пели в городском парке Березани после концерта «Машины времени». И переорали тот же репертуар: «Вагонные споры — последнее дело…», «Мы охотники за удачей, птицей цвета ультрамарин!», «Ах, варьете, варьете…». И Лозы: «Как его по отчеству? Вот и я не знал…». И Розенбаума «Как-нибудь, где-нибудь, с кем-нибудь…»

Потом из коридора забарабанили в дверь обе бабки-соседки, неразборчиво выкликая, что голосов мексиканских актеров из телевизора не слышно. Тогда мы устыдились и занялись наконец праздничным обедом.

Илюша, ведь все это было, было! Так почему же у меня теперь во рту кляп, на шее петля?

Куда уходят забота, нежность, доброта и взаимопонимание?

Я, конечно, выиграла, и в ЗАГС меня позвал все-таки ты, сославшись на то, что «от соседок неудобно», и мы расписались безо всяких там наворотов и финтифлюшек, без платья белого и костюма, даже без колец — потому что у нас было нечто дороже свадебной сбруи и ритуалов. А сейчас я стою у телефона, во рту у меня кляп, на шее петля.

Неужели причиной этому — лишь градостроительная политика Лужкова? Он наслал бульдозеры на вашу общагу, как на рассадник чумы, и таким образом временная твоя регистрация по данному адресу приказала долго жить. Чудесную комендантшу выгнали с должности, офицеров рассовали по другим ведомственным общежитиям, а на тебе, старший ты мой сержант, споткнулись, ибо ты уже пять лет появлялся в общаге лишь раз в месяц, вручить комендантше честную мзду. И, узнав о перемене твоего семейного положения, порекомендовали не парить никому мозги и регистрироваться на площади жены, но регистрироваться обязательно, ибо в серьезных органах беспрописным не место. А мне тетка оформила длительную регистрацию, и мы уже деньги копили, чтобы выкупить у нее комнату на Сухаревке, и Ленке уже школу присматривали… Неужели только из-за невозможности воспользоваться моим преимуществом ты повернул все так, что вот сейчас я стою у телефона, во рту у меня кляп, а на шее петля?

Ты что говорил? «Не могу прописываться на твоей территории. Это выглядит так, словно я, провинциальный альфонс, приехал в Москву за жилплощадью. Ты же меня сама уважать перестанешь…» Впервые за пять лет с той весны, когда ты пропал на две недели, я плакала и разубеждала тебя, собирая все аргументы — и были они не такими уж глупыми! Но я-то апеллировала к рассудку, а ты думал ущемленным мужским самолюбием…