Виктор Ремизов - Воля вольная

— Ему сейчас только капканы…

— А то! Целый год ждать охоты и не ловить соболя. А для чего собаку взял? А-а!? Стреляет он из-под нее, Степан — мужик, упертый на своем…

Помолчали. Генка одновременно жевал сало и курил, думал о чем-то.

— Ну у нас ладно, у нас — беспредел получается. Если ты прокурор — остальным стоять смирно, но ты говоришь и в Москве так же… нигде, что ли, путевой власти нет?

— В Москве еще хуже. Тут у вас хоть какие-то человеческие понятия в ходу. Там — только деньги.

— А что, правда, наш президент — самый богатый в России? — спросил вдруг Генка не без пьяного восхищения.

Жебровский сидел, прищурившись на Генку, думал о чем-то. В приоткрытую дверь заглянула Айка, зевнула широко и безразлично на мужиков с их разговорами.

— Ты сам-то как думаешь?

— А чего нет? Кто ему помешает? — Генка довольно вздернул голову.

— Если бы он тебя сейчас слышал, он бы порадовался…

— В смысле?

— Думаю, это его самая большая мечта… В этом и проблема.

Генка наморщил лоб, соображал, видно, потом, то ли поняв, то ли, наоборот, — не поняв, кивнул головой:

— А ты говорил, свой бизнес продал, а чего?

Жебровский затянулся сигаретой, положил ее в прокопченную консервную банку-пепельницу:

— Надоело, если коротко… Своей жизнью решил заняться… Была у меня юношеская мечта — в тайге пособолевать — вот соболюю!

— Ты же тут ничего не зарабатываешь!

— Ну…

— И что, совсем не работаешь?

— Смысла нет! — Он помолчал, достал дымящуюся сигарету из банки, курнул задумчиво, обратно положил. — Да-да, бессмысленно просто так бабло колотить… Когда-то думалось, что мы что-то строим… Свободную страну. Оказалось — ничего такого от нас не надо.

Генка глядел на Жебровского, не отрываясь. Что-то болезненное и даже жалкое было в лице Ильи. Коробок спичек нервно подскакивал в руках.

— Это долгий разговор… — продолжил Илья. — Мечту у нас украли, бабками подменили! И главное… народ совсем и не против. Ему подачки бросают, и он рад! На пиво хватает! Страна же не работает, Гена!

— Не знаю, я их подачек не видел! Мне они вообще по барабану…

— Кто они?

— Как кто? Президенты эти наши, я уже запутался, кто из них сейчас кто…

Генка сидел с серьезным видом, но вдруг осклабился:

— Не, ну плохо-плохо, а ездим на япошках, жигулей совсем нет в поселке. Телевизоры у всех с полкомнаты… и пива двадцать сортов!

— Еще бы дороги для этих япошек.

— Мы тут крайние, пока до нас очередь дойдет…

Генка взялся было за новую бутылку, но поставил на место. Присел, слегка покачиваясь, к печке. Пощупал остывший чайник и стал выбирать чурочки потоньше.

— В Канаде, говорят, неплохо. У нас несколько семей уехали. Хохлы в основном, к родственникам. У канадцев свои угодья большие, самолеты у многих. У простых охотников. Гидропланы. Сел, полетел, когда хочешь… надо только бензин хороший. А у нас ни одной заправки на весь район!

— Не может быть! — удивился Илья.

— Говорю тебе — ни одной заправки! — Генка решительно махнул рукой.

— А где же вы заправляетесь?

— Где? Весь бензин левый! Ты что не знаешь? Берешь полтуши сохатого, едешь в порт к знакомому кладовщику, обратно везешь бочки этой бадяги. Повезет, немного будет соляры в бензине — поездишь, не повезет… бывает, и бочку выльешь. Тут с Аляски, — Генка покачнулся и, крякнув, сел на дрова, — прислали шесть снегоходов в подарок, — мы там с кем-то побратимы, бляха. Ну, ясен пень, по администрации, да по их родственникам все разошлось. Через неделю все встали! Топливо-то — говно! А ты говоришь — власть! Для себя же бензина хорошего не могут наладить. — Генка заржал, поджег растопку и закрыл дверцу.

Стало слышно, как занимаются, пощелкивая, сухие щепки.

— Китайцы здесь будут скоро. Пока мы со своими глупостями цацкаемся, лежа на печке, они придут. И боюсь, это правильно, они — работяги.

— Тут я не согласен… — закачал головой Генка, — наши деды сюда пришли, и мы…

— Наши деды, наши деды! — зло перебил Илья. — Нашим дедам эта земля нужна была, они ее отбивали и осваивали, чтобы на ней работать! А мы?! Знаешь, бывает, родители всю жизнь вкалывают в поте лица, а детки потом балдеют! Вот мы и есть эти мудацкие детки! Только долго это не протянется!

— Все равно! Китайцев здесь не надо! Русские — не подарки, это понятно, но для нас это все-таки наша земля, деды наши здесь лежат, а для них? И деньги они любят не меньше! После них тут пустыня останется!

Генка сидел на корточках у печки. Он дотянул бычок, сунул его в щель дверцы и повернулся к Илье:

— А знаешь, почему у нас хорошей власти никогда не будет?

— Почему?

— Потому что она мне на хер не нужна. Я это четко знаю! Смотри! То, что мне нужно, техника, например, или оружие — у меня все хорошее. Я за этим слежу, стараюсь, чтоб было еще лучше. А что власть? Не надо ее мне, вот она и такая. У меня все свое — я и без них прокормлюсь. Нет, серьезно, нашу власть надо отменить совсем. Раньше-то, до большевиков, здесь, считай и не было никакой власти — полтора полицейских и все. И люди сюда за свободой уходили… а как ты думал! Сибирь — она всегда свободная была…

— Посмотрим сейчас. Кобяка повяжут… Узнаете свободу…

— Не повяжут… договорятся… а не договорятся… — Генка, широко зевая, пожал плечами. — Давай укладываться, что ли? Не нам это решать…

Генка раскатал спальник, повозился, устраиваясь, вскоре затих и тонко засипел носом. Жебровский поднес горсточку руки к верхушке лампы, дунул в нее, плоский, трепещущий вершинкой огонек погас. Илья лежал сверху спальника. Не спалось. Недоволен был собой до тошноты — зарекался говорить обо всей этой дребедени, а тут понесло. За этим ты сюда ехал? — спрашивал самого себя.

Луна подсвечивала в окошко. Печка давно умолкла, и становилось прохладно. Илья сел, закуривая, нащупал ногами галоши и вышел из зимовья. Нашарил по карманам фонарик. Градусник показывал минус тринадцать. Тихо было в тайге. Мелкие блестки летели откуда-то сверху, из черноты вселенной, где возможно, и даже наверняка все было значительно лучше, оседали на серых бревнах избушки. Луна окончательно выползла над хребтом и осветила белые склоны, вычернила каменные осыпи, окрестные вершины растворились в посветлевшем небе. Лиственницы на поляне, кедровый стланик на другой стороне ручья потянули по снегу четкие тени. Одна из Генкиных собак высунула половину морды из конуры и посмотрела на Илью. Будто спрашивая: чего не спишь? Или завтра не пойдешь на охоту? И начала засыпать и падать мордой, еще не спрятавшись.

Жебровский очнулся, ежась от холода, подумал с внезапной радостью, что завтра и правда на охоту. Он надергал из поленницы дров и вернулся в тепло. Заложил в печку. Присел рядом на корточках, грелся и смотрел, как лиственница сначала вспотела на алых углях, а потом в нескольких местах сразу закрутилась дымками. Все лучше и лучше становилось на душе. Из головы не шел удивленный взгляд собаки про их завтрашнюю охоту. И он, вольно улыбаясь, уже бодро пер на снегоходе по залитой солнцем тайге с веселыми тенями деревьев по пушистому сверкающему целику и ни о чем не думал. Важны были только крепость тела, удача, да красота вокруг. И хрен с ними, со всеми этими мужиками и их проблемами, если им самим до этого никакого дела нет.