Виктор Ремизов - Воля вольная

— Здорово! — Степан глядел строго, карабин привычно стволом вперед висел под правой рукой.

— Ну, бляха, Степан, напугал. — Дядь Саша нервно опустил руку на ручку сковороды и следом за тем куском, опрокинул всё.

Сковорода мягко брякнула рыбой об пол, и снова тишина сделалась. Колька встал молча от печки, посторонился, присел на край к дядь Саше. Фонарик поправил налобный. Потом выключил его. В избушке совсем темно стало, одна свеча на столе трепетала от холодного воздуха, тянувшего из распахнутой двери, да прогоревшая печка чуть краснела через щели. Степан, бегло глянув по избушке, вошел, поставил панягу на ближние нары, снял суконку. Поверх толстого самовязанного свитера была надета меховая, сильно вытертая безрукавка-душегрейка. Развесил все по гвоздям, да проволочкам вокруг печки, отвязал от паняги тяжелый полиэтиленовый куль и вынес его на улицу. Достал «Приму», сел на нары, против мужиков:

— Ну, какая беда занесла в мои края? — Лицо ровное, не сильно приветливое. Закурил.

Колька, явно раздосадованный, толкнул дядь Сашу:

— Скажи… — и, засветив фонарик, присел собрать рыбу с пола.

— По дороге завернули, приволокли тебе тут кое-чего, — сказал дядь Саша и тоже растерянно нахмурился.

— Мне? — Степан по-прежнему смотрел хмуро.

— Ну, Москвича завозили на охоту…

Колька, собрав с пола, толкнул боком дверь избушки. Слышно было, как он скребет ложкой пригоревшую сковороду и разговаривает негромко с собакой. Степан, глядя в пол, сосал подмокшую сигарету. Та выгорала неровно, по краю, потом погасла. Степан бросил ее к печке, нашарил в кармашке паняги фонарик и вышел, ничего не сказав. Колька вернулся:

— Ну, бляха, и человек, — зашипел. — Хоть вставай и уходи!

— Да ладно, ты, — глянул на дверь дядь Саша… — Рыбу-то, я уронил, сучье вымя… Чего же, новую будем жарить или Бог с ней?

Колька сидел на нарах рядом, чесал плохо растущую шерстишку на подбородке и нервно сучил пяткой по полу. Ложечка в кружке тряслась на столе. Проснувшаяся муха с попытками летнего жужжанья кружилась над столом.

— Не знаю… — мотнул раздраженно головой и зашептал: — Моих тоже в поселке трясут… И что? А-а?

Снаружи послышался скрип снега, и он замолчал. Степан занес мешок, достал из него на стол керосиновую лампу, бутылку-полторашку с керосином, упаковку дешевых сигарет, замотанную в полиэтилен. Он действовал так, будто был здесь один. Развязывал неторопливо бечевку на сигаретах, но вдруг поднял голову и прислушался. Мужики, глядя на него, тоже невольно прислушались — тихо было, печка разгоралась и начинала гудеть… Степан бросил мешок, строго и почти зло посмотрел на мужиков и, распахнув дверь, снял карабин, висевший на привычном месте на улице. Встал, придерживая дверь, и не упуская из виду окончательно растерявшихся мужиков.

С улицы явственно уже доносились визгливые взвывания снегохода. Степан метнулся наружу. Дверь захлопнулась.

— Не понял! — Колька цапнул свое одноствольное ружье, стоявшее в углу, преломил, оно было пустое.

Снегоход подъехал к самой двери, затих было, но вдруг, снова взвыв, протянул еще немного, разворачиваясь к реке. Все смолкло. Колька поставил ружье на место, надел шапку и открыл дверь. Запах бензинового выхлопа ударил в нос.

— Есть кто живой? — раздался осипший от мороза голос. — О! Ништяк! Кто это? — Человек в обындевевшей мохнатой шапке сощурился против луча Колькиного налобника.

— Я это! Кто… — одновременно обрадовался и удивился Колька. — Студент! Ты что ль? Вот охрёма, здорово!!

— А Кобяка-то не видели?

Колька молчал растерянно. И тут сам Степан вышел из темноты сзади Студента. С карабином в руках. Стоял, не приближаясь.

— Ого! Степан, ты чего? Студент я… — радостно заорал Студент и повернулся к Поваренку. — У вас тут что, война? Вертак вчера летал… у вас был? Не, Колька, ты-то как тут, ёкорный бабай?

— Заходите, что ли? — Колька потянулся к двери.

Потихоньку все выяснилось. Пересказали поселковые новости. Наладили лампу на столе. Колька достал из мешка в углу семидесятиградусную гамызу:

— Твоя это, Степан, тебе везли, врежем, что ли?

Он сидел на лавочке напротив Степана, который неторопливо работал у печки. Нарубил острым топором налимов на порожке, сложил в большую миску, посолил, мукой обсыпал, перемешал… Разобравшись в ситуации, Степан успокоился, но по-прежнему вел себя так, будто он один. Сам, молча все делал.

Зимовье было просторное. Дядь Саша сидел за столом у окна слева, Студент с красной с мороза рожей, справа, Степан у печки. Колька как всегда суетился. Бегал на улицу, принес полмешка картошки, потом еще что-то доставал по просьбе Студента из его нарт.

Дядь Саша содрал шкуру и нарезал замерзших харюзей в миску. Выпили. Макали куски замороженной рыбы в смесь соли с перцем. Даже и Студент дернул Колькиного «сургуча». В центре стола стояла большая сковорода жареного налима, закусывали, поглядывая друг на друга, оттепливаясь и отходя маленько душами.

— Ну… что думаешь делать? — спросил Колька, цепляя темно-коричневыми ногтями сигарету из пачки.

— Да что мне думать… соболей вон ловлю… — Степан засунул пальцы в рот, вынул рыбью кость и положил в кучку на клеенку рядом с тарелкой. — Занесешь соболей Нинке? — посмотрел на дядь Сашу. — Обработать бы, там у меня часть замороженные, некогда было высушить.

— Я сделаю, все нормально… — вмешался Студент. Он с дороги метал уже который кусок. — Ты где этих налимов набрал? Вкусные, суки, я уже и не помню, когда ел их…

— На Еловое ходил…

— А-а, доброе озеро, я бывал. «Буран» тебе оставлю. Специально белым выкрасил, чтоб сверху не разглядели. Если с вертака будут искать…

Степан промолчал. Доел кусок. Вытер руки туалетной бумагой. Колька нарвал ее и положил каждому вместо салфеток.

— Мы с дядь Саней дорогу на Якутскую сторону протоптали, можно бригаду собрать машин пять-шесть… — Колька смотрел на Студента, ожидая его одобрения, но тот не слушал, думая о чем-то своем. — Бензовоз возьмем и попрем. Снегу пока немного, за двое-трое суток до самого Юдомского креста можно дочапать, и там уже по зимнику. Надо только ОМОН этот переждать.

Степан молчал, сидел по привычке на корточках у печки, покуривая в открытую дверку. У него уже не было икры. Студент же, так и не слушал Кольку, помялся, лампу двинул ближе к окну… потом заговорил, обращаясь к Степану:

— Я, пока этого ОМОНа не было, по мужикам ходил. По нормальным! Разговаривал, хватит терпеть-то это всё… Понимаешь? И что? Все согласны, всех достало… и никто не пошел. Там делов-то! Разоружим ментовку, прокурорских тоже под замок. Вызываем из Москвы комиссию… требуем открытого разбирательства всего этого дела. Кто вообще во всем этом браконьерстве виноват, требуем, чтобы лицензии давали на частный промысел нормальный…