Йоханнес Зиммель - Господь хранит любящих

В тот день на просмотр пришли двести девушек. Отобраны были тринадцать. Среди них — Сибилла. Она еще только вышла в туфлях на шпильках и в купальнике, как режиссер нового ревю махнул рукой:

— Достаточно, фрейлейн. Триста марок в месяц. С открытой грудью на сто марок больше.

— Триста пятьдесят и никакой открытой груди.

— Триста марок — целое состояние для начинающей.

— Тогда мне нужно посоветоваться с мамой.

— Знаете что, скажем, триста тридцать!

— Согласна.

— У вас такой волнующий голос, фрейлейн!

— Разве?

— Да. Такой хрипловатый и глубокий. Вы всегда так говорите?

— С рождения.

Теперь Сибилла кормила семью. Мать все реже ездила на студию, она страдала хроническим ларингитом, который все никак не проходил. Отец в это время переживал свой второй кризис. Он носился с идеей отложить симфонию и начать рапсодию. В любом случае ему не хватало рояля.

— Но я обойдусь и без него, — обнадеживающе сказал он. — Это только вопрос концентрации. У меня все в голове.

Сибилле новая работа доставляла удовольствие. Молодой сценограф из богатой семьи страстно влюбился в нее.

Это была ее первая любовь.

— Он симпатичный? — спросила мать.

— Он самый прекрасный на свете, мама!

— Тогда позаботься, чтобы в качестве первого подарка он оплатил прокат рояля, — сказал отец. — Скажи ему, что я буду давать тебе уроки.

Он получил рояль напрокат. Однако уроков никогда не было. Зато он снова стал играть. Мать уже слегла, но самозабвенно слушала его. Поначалу врачи поставили неверный диагноз, теперь они установили точно: это не было хроническим ларингитом. Это был рак гортани.

Мать прожила еще полгода, в жутких страданиях. Под конец она уже не могла принимать твердую пищу. Но неизменно была счастлива, когда отец играл ей Шопена. Временами он проигрывал куски из своей рапсодии, как и в тот день, когда мать умерла.

На следующий год сыграли две свадьбы.

Вначале женился молодой сценограф. Он должен был послушаться своих родителей, сказала Сибилла, и заключил брак по расчету в Дюссельдорфе. Кольцо, свой обручальный подарок, он оставил ей на память. Рояль забрали.

Вскоре после этого отец спросил, что думает Сибилла о новой помолвке. Потом он представил ей женщину, с которой недавно познакомился. Она была молода и богата. Она боготворила отца за его музыкальный талант.

— У меня хватит денег на нас обоих, — сказала она. — Со мной он быстро закончит свою рапсодию.

— Надеюсь, вы будете счастливы, — ответила Сибилла. — А я уезжаю в Австрию.

— Как это — в Австрию?

— С одной труппой. Они платят больше, чем «Скала». И вообще, я хочу за границу.

А отцу она сказала:

— Я тебе больше не нужна.

— Мне будет тебя не хватать, — пожаловался он.

— Только первое время.

— Нет, всегда! Ты должна часто навещать нас.

— Конечно, папа.

Он проводил Сибиллу до вокзала. Она высунулась из окна своего купе и сказала:

— Это подло, что ты снова женишься, и так скоро!

— Девочка моя, мне нужен кто-то, кто бы за мной следил…

Раздался гудок.

— Это ты виноват, что мама умерла! — крикнула Сибилла.

Через полгода в Вене она познакомилась с одним господином, который увидел ее на сцене. Он жил в Гамбурге. В Вене он был по делам. Звали его Рольф Брунсвик. Он сказал:

— Я не хочу любовной связи. Я прошу вас стать моей женой. Мне нужен сын. И его матерью должна быть такая женщина, как вы.

Рольф Брунсвик производил впечатление хорошо воспитанного культурного человека. Только после свадьбы Сибилла обнаружила, что он был помешанным.

Заводы Брунсвиков в Гамбурге производили респираторы, противогазы и воздухоочистные сооружения. Сибилла переехала в дом своего супруга на Инненальстер. Это был огромный мрачный дом. На стенах дома Брунсвиков висели гипсовые головы, как на других виллах картины, охотничьи трофеи и гобелены. Это были покрашенные в натуральный цвет человеческой кожи головы с настоящими волосами, которые демонстрировали различные типы респираторов, производящихся на заводах Брунсвиков.

Сибилла попала в гамбургский свет. Ее муж был одним из самых богатых людей города. Она носила изысканные наряды и дорогие украшения и с каждым днем становилась все прекраснее. Но состояние ее нервов ухудшилось.

Со времен Первой мировой войны ее мужа преследовал постоянный страх быть убитым ночью. Кроме того, он не мог пользоваться кроватью. Спал он прямо на жестком полу спальни с заряженным револьвером у изголовья и Сибиллу заставлял спать с собой. Он говорил, что не хочет изнеженного сына. Время от времени Брунсвик с криком вскакивал от кошмаров и, опрокидывая все, носился по дому с оружием в руках.

Для поездок он никогда не пользовался своими тремя автомобилями — только мотоциклом с коляской. В нем он возил полное палаточное снаряжение и настаивал на том, чтобы Сибилла неизменно сопровождала его.

— Ты — мой кислород, — говорил он. — Без тебя я — ни шагу. Ты приносишь мне удачу.

И Сибилла сопровождала его. Она сидела сзади на жестком кожаном сиденье и колесила с ним по стране. По вечерам он разбивал палатку. Они спали на обочинах проселочных дорог, завернувшись в одеяла. Поездки продолжались и зимой, и летом, и в грозу, и в снегопад, под ливнями и ветрами. Его сын должен быть сильным, здоровым парнем, говорил Брунсвик. Сибилла выяснила, что была его четвертой женой…

Из Берлина от отца пришло письмо, что он уезжает со своей новой женой в Америку. Письмо переслали Сибилле в Кельн, где она лежала в госпитале с тяжелым гинекологическим заболеванием. Она простудилась на проселочных дорогах. Долгое время она находилась между жизнью и смертью. Наконец врачи сообщили: «Через полгода вы снова будете здоровы. Но детей у вас не будет никогда».

Рольф Брунсвик тут же подал на развод. «Ты должна понять, Сибилла, — сказал он. — Мне нужен сын». Брак был расторгнут. Сибилла получила отступные — семьдесят тысяч марок наличными. Она вернулась в Берлин и некоторое время жила в отеле. Независимая и свободная, она пережила множество бурных романов, потом ей повстречался Петер Шпарр, молодой писатель, публиковавшийся в газетах. В него Сибилла влюбилась. Они сняли небольшой домик на Ваннзе и жили вместе. Шпарр мог работать только по ночам. Днем он отсыпался. Такой режим дня был для Сибиллы мукой.

— У нас достаточно денег, — как-то сказала она. — Не пиши некоторое время. Отдохни. Подумай над романом.

Шпарр принял это предложение, и их отношения наладились. Но теперь молодой писатель вообще не работал. Он жил на деньги Сибиллы. Однако оба не слишком заботились об этом, все равно они хотели умереть вместе, если разразится война. Шпарр говорил, что скорее убьет себя, чем наденет униформу. Сибилле тоже было невыносимо думать, что ее нежный, утонченный возлюбленный попадет в грязные казарменные бараки. Уже в девятьсот тридцать пятом они запаслись цианистым калием.