Борис Штейн - Контрафакт

Он шел по бульвару, уже не начинающий, уже закрутивший нехилое дело средней руки капиталист, про которого скоро можно будет сказать – «новый русский». Воробьи, приникшие к первым мартовским лужам, в панике разлетались от его тяжелой поступи. А солнце внезапно выглянуло из-за туч, и луч раскололся о светлую американскую бейсболку; сверкающие осколки окружили его голову, и, осененный таким нечаянным нимбом, толстый человек Вова Блинов входил в новую жизнь.

Видел ли образованный читатель замечательную советскую кинокомедию «Осенний марафон»? Если случайно не видел, то в двух словах обрисуем ситуацию.

Очаровательная машинистка в исполнении Марины Нееловой влюблена в поэта-переводчика в исполнении Олега Басилашвили. Она работает у себя в безразмерном машбюро и ждет не дождется звонка от любимого. Наконец ее зовут к телефону. И ее проход через уставленный столами зал, пролет, исполненный порывистости, внутренней страсти, грации и обаяния, говорит зрителям едва ли не больше, чем весь остальной фильм. Надеемся, что тот, кто смотрел, – вспомнил, а кто не смотрел – представил это проявление бьющей через край женственности.

Теперь представьте часть фойе Спортивного комплекса. Заставленная лотками торговая площадка напоминает это погруженное в работу машинное бюро. Чем-то напоминает… И, так же как там летела к телефону Неелова, здесь летит, грациозно лавируя между торговыми точками, Вали. Она, конечно же, – не Неелова и никакая не машинистка. Она просто-напросто продавщица канцтоваров, и летит она не к телефонному голосу Басилашвили, а всего лишь к своей торговой точке, неся в правой руке, на отлете, бумажный стаканчик с черным кофе. Но стоит, право же, стоит остановить взгляд на Вали, отвлечься на мгновение от купли-продажи и остановить на ней взгляд. Ведь одного мгновения хватит, чтобы оценить и озорной прищур, и гибкую по-девичьи фигуру, и обтягивающие прелестный круглый задик брючки-стрейч, и шелковую блузу со смелым декольте. Признаемся при этом: чтобы оценить то, что оно открывает, одного мгновения все же не хватит – тут уместно неоднократное поглядывание.

Но вот обворожительный полет завершен, и Вали уже за лотком, на своем рабочем месте, она непроизвольно оглядывается по сторонам, как бы спрашивая соседей-продавцов и уже ждущих покупателей:

– Ну, как вам я?

И, сделав крошечный глоток из бумажного стаканчика, принимается продавать свои тетрадки. А Вадик тут не выдерживает и произносит учтиво, но вполне искренне:

– Вали, ты неотразима! Глядя на тебя, самому хочется кофе!

– Вадик? – спросите вы, – При чем здесь Вадик?

А он тут рядом работает, на точке Леонида Петровича и Марины. Сейчас затишье, Марина стоит за прилавком, отпускает розницу, Леонид Петрович стоит перед прилавком, беседует с некоторыми покупателями, заодно поглядывает, чтобы ничего не стащили. А Вадик сидит на пачках, привалившись спиной к стене, и напропалую льстит Вали. Вали на самом-то деле – Валя, но ей нравиться называться на иностранный манер. Вадик иногда в порыве полушутливой лести срывается с иностранного и переходит на русский, но – ласкательный. Он говорит «Валечка», а иногда доходит до того, что называет ее так: «Валечечка». Ну, Вадик! Ну дает!

Справа в этом же ряду, через три стола – и Лешкина точка. Лешка мало бывает на месте: носится по всему клубу: там договорится, там закинет удочку, там разговорится с охранником, угостит сигаретой, сходят вместе на улицу, покурят. Дружба с охранником может пригодиться. Лешка чувствует это нутром. Еще не знает, как и зачем, но чувствует – может. Так что на Лешкиной точке все-то время царит Манька. Иногда до Вадика доносится ее низкий, словно простуженный, голос, но Вадик старается его не слышать. Он сидит низко, на двух пачках, и пока работы нет, разгадывает кроссворд.

– Леонид Петрович, – вдруг спрашивает он, поднимая голову, – Леонид Петрович, кто посоветовал Буратино пойти в школу?

– Не знаю, – рассеянно отзывается Леонид Петрович. – Папа Карло?

– Нет, – огорченно отвечает Вадик, – из семи букв.

– Джузеппе? – размышляет Леонид Петрович и принимается загибать пальцы. – Нет, восемь. – И тут его осеняет: – Да сверчок же! И букв семь, и так оно и было по тексту!

Опять сквозь торговый шум доносится Манькин голос:

– Мужчина, вы оставьте залог, а мы вам соберем заказ. Нет, без залога, мужчина, не соберем!

Деловая какая! С пачками ловко управляется, обсчитывает заказы быстро, недаром в школе у нее по математике была пятерка. А уж прикид на себя натягивает только супер-пуп ер! Брючки в обтяжку и с клешем, кофты не пойми какие, жилетки фасонные. А ногти? Ногти, конечно же, не розовые и не красные, а черные. Черные ногти! Приедет в частный сектор, пройдет по улице – все упадут! Упадут и не встанут. Это – не говоря о прическе. Потому что на небольшой ее головке, которая легко уместится в одной рабочей ладони, накручено несчетное количество тоненьких косичек палевого, а вернее – никакого – цвета. Ну точно, если все бабье клубное построить в бесконечную шеренгу, никто такой прической похвастаться не сможет – одна Манька, как Медуза Горгона из Истории Древнего мира для пятого класса. Ну и оптовики к ней, к расторопной, с приветствиями: «Манечка, Машенька, Машутка!» Что и говорить, форсу много. Форсу много, а тела нет. Тела нет, а сердце у Вадика – ек, ек! – екает, блин!

– Валичечка, – говорит Вадик, – ты сегодня замечательно выглядишь!

– Ах, Вадик, – говорит Вали, – если бы все мужчины были такими, как ты, было бы прекрасно. А то так много хамства вокруг, так много хамства!

У Вали есть хозяин. Его зовут Ваня, но все называют Вано. Так красивее: Вали работает у Вано. Вообще на клубе прозвища распространены, и происхождения их самые разные. Впрочем, прозвище абы к кому не прилипает. Его надо заслужить. Носителями прозвищ становятся только принадлежащие к высшим кастам сообщества: хозяева и охранники. Грузчики же и продавцы прозвищами не обрастают. Так, одного ветерана клуба зовут Купер. Только за то, что много лет назад он начинал свой бизнес с торговли томами Фенимора Купера. Один пожилой мужчина Василий Алексеевич, который в любое время года находится на рабочем месте в простой открытой майке, являя окружающим густые клочья седых волос на полной груди, зовется почему-то Пожарником, другой его ровесник – Полковником. Имеются Таракан, Олигарх, Бронежилет и Рюкзак. Таракан получил прозвище за черные усы и черные родинки на лице, Олигарх – за важный вид, Бронежилет – за неизменную жилетку из камуфляжной ткани. Рюкзак – никто не помнил, за что.

А Ваню вот, Валиного хозяина, называют Вано – и все. Он, между прочим, охранник на клубе. На клубе охранники все в свободное от охраны время занимаются коммерцией. Они, как правило, – хозяева, имеют, как Вано, продавцов. Но не каждому, далеко не каждому достался такой очаровательный продавец, как Вали. И далеко не каждый хозяин находится со своим продавцом в близких и тесных отношениях. В таких тесных, что однажды, к изумлению Вадика, продавец сел к своему хозяину на колени, прижался к нему и так сидел, иногда целуя. У охранника глаза стали мутными, и он перестал, видимо, воспринимать окружающую действительность, держался за Вали и молчал, не отвечая на вопросы покупателей. Вали же, напротив, несмотря на альковную позу, на вопросы покупателей отвечала оперативно, а один раз, когда нужно было продать человеку подставку для аудиодисков, сказала томно: