Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю

– Что ты так нервничаешь? – попыталась успокоить сестру Ирина.

– У нее любовная драма, – ответила за дочь Аурика и развела руками. Выражение ее лица напоминало то, с каким врач ставит диагноз: «Не волнуйтесь особенно, но в принципе это неизлечимо».

– Прекрати надо мной издеваться! – заплакала Валечка злыми слезами и в сердцах замахнулась на мать.

– Дожили, – констатировала Аурика Георгиевна. – Дети на мать руку поднимать стали. Видимо, пора мне на покой…

– Давно пора, – всхлипывая, подтвердила Валентина и попыталась насухо вытереть глаза. Насухо не получилось. Получилось начерно.

– Господи! – всплеснула руками Аурика. – Как ты на Веру Холодную похожа!

– На кого? – заинтересовалась Валечка, шмыгая носом.

– На Веру Холодную, – повторила Аурика Георгиевна. – Только полновата малость, а так – копия.

– Ничего не похожа, – подала голос с дивана Аля, обиженная младшей сестрой.

– А то ты знаешь, кто такая Вера Холодная? – язвительно уточнила Аурика.

– Знаю, – подтвердила Аля. – Актриса немого кино.

– Никогда не думала, что она входила в число твоих пациентов, – картинно удивилась Аурика Георгиевна.

– Мам, ты что?

– А что? Вера Холодная – не человек? Человек! А значит, ничто человеческое ей не чуждо. В том числе и геморрой. Разве не так?

– Надо же! – перестала хлюпать носом Валечка. – И до Альки добралась. Сейчас на своего любимого конька сядет. Ну, спроси ее, давай: «А зачем ты, Алька, выбрала эту ужасную профессию?»

– Профессия как профессия, – не поддалась на провокацию Аурика Георгиевна и, как обычно, постаралась оставить за собой последнее слово: – Смотрю я на вас, дорогие мои, и думаю: ну почему бог одним дает, а у других отнимает?

Сестры насторожились, а Алечка особенно напряглась, потому что привыкла к тому, что ее имя произносят, как правило, в одном и том же контексте. Во-первых, что ей несказанно повезло: у нее есть Спицын, а от Спицына у нее – Лерка. А, во-вторых, при таком везении обязательно надо чем-то пожертвовать. Вот она и жертвует красотой ради полезности. Потому что есть песни о донорах, о врачах, о медсестрах, но нет песен о проктологах, и не будет. Увы, предмет исследования априори лишен поэзии. Первоначально Аля сопротивлялась, искала аргументы, что, мол, о гинекологах, отоларингологах, дантистах и прочих тоже песни не поют. Но потом Наташа ее успокоила: «Песен не поют, конечно, зато анекдоты рассказывают». В итоге Алечка смирилась и в глубине души согласилась, что за счастье надо платить. И уж лучше так, а не иначе.

– Не смотри на меня так, – насупила брови Аурика. – Я не про тебя.

– А про кого?

Аурика Георгиевна с жалостью посмотрела на Иру с Валей и вдруг понесла какую-то немыслимую околесицу:

– Это я про себя.

– В смысле – это тебе Бог дает? – уточнила Валечка и точно так же, как и мать, подняла левую бровь вверх.

– Да, – величественно изрекла Аурика.

– А отнимает, значит, у нас? – не выдержала даже Ирина.

– Вечный закон, девчушки, – уничижительно назвала своих детей Аурика Георгиевна и развила мысль до конца, – и природе нужно отдыхать.

Наталья Михайловна узнала о состоявшемся разговоре в пересказе ошеломленной Алечки.

– Так и сказала? – засмеялась Наташа, чем повергла поборницу прав личности Алю Спицыну в ужас.

– Так и сказала, – подтвердила она и с интересом посмотрела на старшую сестру.

– И ты расстроилась? – продолжала улыбаться Наталья Михайловна.

– Конечно.

– Не расстраивайся, – попросила Наташа Алечку. – Скоро все обойденные природой соберутся под одной крышей. И будет у нас большой класс коррекции под названием «Институт управления, бизнеса и права».

– Утвердили? – обрадовалась Аля и наконец решилась: – Наташ, а, может, ты Лерку к себе возьмешь? Мне как-то спокойнее будет, что она у тебя под боком.

– Я, Аль, не только Лерку, я и Матвея с собой заберу.

– Да-а-а, – удовлетворенно протянула Алечка. – Хорошее время настало. Раньше бы за такую семейственность…

– Знаешь, сейчас время не лучше. Просто я подумала, что другой такой возможности может и не представиться. А так, можно считать, – семейный бизнес, общее дело. Никто никого не подставит, не предаст. Надо пользоваться моментом, Алька. Я ведь хорошо помню, как с нашей кафедры был вынужден профессор Полянский уволиться, а все потому, что на ней его дочь работала. Так и ушел в другой институт. И папа, между прочим, тоже. Мог бы и меня к себе взять, не с улицы же. Но даже возможности такой не рассматривал, хотя вроде бы династия математиков.

– Ну-у-у… не знаю, – вдруг усомнилась в словах сестры Аля. – Какая династия? Ты да папа.

– А дед? – привела довод Наталья Михайловна.

– Ге? – удивилась Аля.

– При чем здесь Ге? Другой дед. С папиной стороны. Он ведь тоже математик был. Известный причем.

– А ты не боишься, Наташа? – вдруг растревожилась Алечка. – Шила ведь в мешке не утаишь. Стоит только рядом сесть, как сходство начнет в глаза бросаться. Это кому скажи: ты, Ира, Валя, да еще и Лерка с Матвеем! Тут не просто династия, тут – семейный подряд. Кооператив по производству кадров.

– Уже не боюсь, – призналась Наталья Михайловна. – Афишировать, конечно, не стала, но акционеров в известность поставила. Не хотелось с обмана начинать.

– И что?

– Да ничего, – пожала плечами. – Говорят, уж больно вы, госпожа Коротич, щепетильная.

– А ты?

– А что я? Я кокетничать не стала. Всех назвала: и Иру, и Валю, и Лерку с Матвеем, а потом поручилась, что подбираю строго по профессиональным параметрам. На что мне ответили: «Чужие нам ни к чему, свои, глядишь, с бо́льшим вниманием к делу будут относиться…» В общем, не знаю я, Аля, правильно ли поступаю, но думаю, что правильно. А ты?

– Наверное, правильно, если о семье думать, но вот только что люди скажут?

– Ничего они не скажут, – отмахнулась от сестры Наталья Михайловна, наивно предполагавшая, что никому до происходящего за стенами вверенного ей вуза нет дела.

Однако людям всегда есть дело до того, что впрямую их не касается. И в них говорит не гражданская ответственность, не тревога за нецелевое распределение денежных средств, не радение за общее дело, в них говорит любопытство и банальная человеческая зависть к тем, кто преуспел. «С какой стати?!» – вопрошает завистник и ищет объяснения чужому везению. И, разумеется, находит: «Конечно, – презрительно кривит он свой рот. – Свя-а-а-ази… Де-э-э-ньги… А может, и еще кое-что-о-о-о… из числа семи смертных грехов».

Когда варианты этого «кое-что» долетали до ушей Натальи Михайловны, она суровела лицом и просила своего секретаря предоставить личное дело сотрудника, не справившегося с нахлынувшей завистью. Ознакомившись, приглашала к себе начальника отдела кадров Белоусову Ирину Михайловну, декана, заведующего кафедрой, на которой числился завистник, и ставила вопрос ребром: «быть или не быть».