Юрий Герт - Ночь предопределений

Ах ты черт, подумал Феликс, но ведь те, кого он убрал, и есть — не поддавшиеся, не подчинившиеся внушению. И выходит …

Момент этот ускользнул от него в прошлый раз, на вечере в Доме культуры. Во всяком случае, тогда ему в глаза не бросилось ничего настораживающего.

Охмуреж?.. — думал он. Однако все, кто остался…

— Пробуйте, пробуйте, — невозмутимо приговаривал Гронский. — Ваши пальцы сжаты, ваши руки срослись, вы стараетесь их развести и не можете… Пробуйте, пробуйте…

Все попытки высвободить руки были напрасны. Какой-то высокий, атлетически сложенный парень пытался разорвать их коленом. Бубенцов потрясал руками над головой, тужась расцепить их, и вертелся по сторонам, и настырно — как-то слишком уж настырно и весело — совал руки соседям, чтобы они то ли помогли, то ли убедились, что ему самому разжать пальцы не под силу…

Феликс жалел, что в этот момент он не видит со своего места лица Айдара Надирова, он видел только его спину и заросший курчавыми черными волосами затылок. Нина Сергеевну тоже была от него далеко, маленького росточка, ее всё заслоняли высоченные, плечистые фигуры, но он хорошо представлял себе ее ироничную — в минуты спора — усмешку, ее задорно, сапожком вскинутый носик…

— Внимание, — сказал Гронский. — Считаю до трех. На счете три…

Руки у всех разжались.

Аплодисменты рождались где-то вверху, чуть ли не на темной вершине холма, и, нарастая, катились оттуда вниз.

Гронский раскланивался с церемонным достоинством, кивал направо, налево, но спина его при этом оставалась абсолютно прямой.

Феликс вспомнил, как в антракте гипнотизер переодевал рубашки.

— Нет, сказал он Спиридонову, — это вы зря… Старик работает без дураков…

— А я что?.. Я не в том смысле… — пробормотал Спиридонов. — Жгут, проклятые… — Он поморщился, потирая за ухом.

Рита рассадила всех по стульям, гипнотизер возобновил свои пассы. Стулья располагались в глубине сцены, теперь у Феликса на виду были все лица, он видел, как черты их расслаблялись, приобретали умиротворенное выражение, видел, как смыкались веки, как загрубелые мускулистые руки, лежавшие на коленях, теряли напряженность, отмякали. К тем, кто не засыпал сразу, подходила Рита, что-то говорила, наклонясь к самому уху, иногда пересаживала, меняла местами. Постепенно все окончательно успокоились, дышали ровно; у атлета, пытавшегося разорвать сплетенные пальцы коленом, голова упала на плечо, Рита приподняла ее, оперла затылком о спинку стула. Рядом сидел Надиров. Ноздри его широкого носа подрагивали, раздуваясь, но в лице было что-то кроткое младенческое… Такое же выражение Феликс заметил и на лице Нины Сергеевны, но не стал разглядывать, только задел глазами; неловко было наблюдать за нею спящей.

В тот момент, когда Гронский повернулся к зрителям, чтобы объяснить с точки зрения науки все, что произойдет потом, за спиной у него раздался негромкий отрывистый звук, напоминающий хлопок или шлепок. Феликс отстранился от своего наблюдательного отверстия в кулисе и успел краем глаза ухватить какое-то короткое движение среди спящих… Гронский, впрочем, даже не обернулся. Он заговорил. Но спустя минуту или две вновь раздался шлепок, теперь уже Феликс понял, откуда он исходит… Понял — и заметил, как напряглась и затвердела у Гронского спина, обтянутая фраком и словно сторожащая, что там, за нею. Но и тут гипнотизер не оглянулся. Он это сделал только тогда, когда Бубенцов, уже под смешки, порхавшие между зрителями, в третий раз взмахнул рукой и хлопнул себя по лбу. При этом глаза его были закрыты, лицо неподвижно, только уголки румяных губ чуть-чуть приподняты, как если бы ему снился радостный сон. Лишь теперь к нему медленно, не изменяя положения ног, одними плечами полуобернулся Гронский.

— Перестаньте… — очень тихо проговорил он.

— А если комары… — так же тихо, не открывая глаз, произнес Бубенцов.

Гипнотизер извинился перед публикой, подождал, пока Рита пересадила Бубенцова из первого во второй ряд, и подошел к нему. «Вам хочется спать. Вы засыпаете. Вы спите..» Слова были обычные, Феликс не вслушивался, он следил — за ясным, девически-светлым лицом Бубенцова.

Спал он или притворялся?.. Феликс поймал себя на том, что не сумел бы твердо ответить на этот вопрос. Так же, как не ответил бы, глядя и на другие лица, не вызывавшие внешне никаких, вроде бы, подозрений.

Нет, подумал он, это было бы слишком…

Но, как ни странно, с той минуты он не мог побороть в себе недоверия ко всему, что происходило на сцене, будь то номер с цветами («Смотрите, сколько перед вами фиалок… Рвите их, рвите!..») или ограбление сберкассы («А вы кассир… Что же вы не зовете на помощь?.! Кричите: „Караул!..“»). Оба номера, кстати, удались гипнотизеру отлично. Все смеялись. Однако Феликсу временами казалось, что у всех на виду происходит какой-то розыгрыш, кто-то кого-то разыгрывает, хотя не известно, кто и кого…

Во всяком случае, он подумал об этом, когда заметил, что между рядами, как огородник между грядками, прохаживается Рита, приглядываясь, наклоняясь, что-то приговаривая… «Не улыбайтесь… Сохраняйте серьезность…» — донеслось до него.

— Встаньте, — сказал Гронский.

И Айдар Надиров поднялся.

— Подойдите ко мне.

Айдар подошел.

— По-моему, вы заядлый рыбак, не правда ли? — сказал Гронский. — Вы любите рыбную ловлю… Ведь я угадал, вы любите ловить рыбу?..

— Люблю, — с усилием выжал Айдар и облизнул губы.

Дальше все шло как по-писаному. Айдар насаживал на крючок червя, закидывал удочку, подтверждал, что от поплавка расходятся круги, что клюет, что на леске бьется большая рыба… Но уж слишком… Уж слишком, кинулось Феликсу в глаза, шло все «как по-писаному», хотя кого-кого, а Надирова в подыгрывании было не заподозрить… Но Феликсу вспомнилась Айгуль, ее горячность, почти неистовость в том споре, который возник в номере Гронского, — и все, что произошло затем… Возможно, — натуры прямые, бескомпромиссны первыми же и поддаются… — подумалось ему.

Тем не менее в тот момент, когда Айдар возвратился к своему месту («Три шага вперед… Еще полшага… Повернитесь кругом… Теперь сядьте…»), Феликс заметил, как тяжелые веки у него шевельнулись, между ними полыхнул черный огонь.

Айдар сел, отвалился на спинку стула, кинул на колени увесистые кулаки. К Надирову тут же, шурша платьем, скользнула Рита. Она что-то шепнула ему, поправила неловко запрокинутую голову, потом нагнулась к соседу, громко похрапывающему, дождалась, пока тот затих, и нырнула за кулису. Спиридонов куда-то исчез, Феликс был один.

— Ужас какой-то! — выдохнула она прямо ему в лицо. — Я чувствую, так просто это сегодня не кончится!

Глаза у нее казались огромными, может быть, из-за грима… Огромными — на вдруг осунувшемся, исхудавшем, как бы изменившемся в размерах лице. Феликсу захотелось погладить ее, как маленькую девочку, по головке, успокоить… Он что-то сказал, но она со злостью перебила: