Джим Додж - Дождь на реке. Избранные стихотворения и миниатюры

Не важно. Утро великолепное,
три мили реки до моего выкарабкивания к мосту,
и если под тем обрывом в азалии —
не дом мечты для крупных рыбин,
я ни шиша не понимаю в рыбалке
и должен бросить ее не сходя с места, —
закидываю нахлыстом удочку в этот изумрудный омут,
после чего весь предаюсь
ученым статьям по норвежской грамматике,
расточающим будущему условному времени
ту страсть, что ныне идет на то,
чтоб завлечь рыбу в настоящее.

Когда я поворачиваюсь и бреду по скальному мелководью
обратно, к прочной почве на галечной речной отмели,
нервная лягушка — я не заметил ее под ногами —
решает, что медлительное создание
может быть неуклюже так же, как и бестолково,

и прыгает изо всех силенок —
плюх враскоряку аж на пол-ярда,
от которого ее оглушает на миг дрейфа,
а потом она складывается пополам, жопкой в воздух,
и заныривает,
поглубже, пока пузом дно не царапнет,

после чего ритмично дрыгает лапами
по чистому мелководью,
и облачка вспугнутого ила, размеренно, взметаются
за нею следом.
И пока я наблюдаю, как эти млечные тучки кремнезема
цветут и растворяются,
вихрятся и оседают,

некая сила, вызванная привольной славой дня,
что-то дикое во мне,
мне хотелось бы назвать его поэзией,
требует высвобожденья,
и я говорю вслух, чтоб и самому послушать:

«Так вот, к чему вся моя жизнь свелась:
лютая сладость речного света;
неистовая спайка лепестка и плоти,
нырка и скольженья».

Так, растворившись в восторге, бездумно
я наступаю на камень в водорослевой слизи,
зависаю в ошалелом созерцанье
своих кедов в раме неба, что капают мне на физию,

и шлепаюсь жопой
в холодную воду, от которой и костный мозг
весь кукожится.

«Йяарррргггггггаааааахххххххххххх!»

Да. Да, ей-все-святое, да!
Даже лучше.

Все лесоводы в нашей бригаде
Набили по два мешка саженцами.
Вилли-Пихта снарядил три
И впихнул еще 20 ростков
В рюкзак с харчами.
Когда Тимоти уел его как-то поутру:
«Ну и ну, Вилли, да ты, может,
Еще по шесть сунешь себе в штанины
И десяток в зубы», —

Вилли повернись к нему и скажи,
Громко, чтоб всем было слышно:
«Я тебе так скажу, как мне отец говорил:
Сынок, уж коли быть медведем —
Будь гризли».

В декабре льет как из ведра, все оконца вахтовки
запотели,
Наша бригада лесоводов в обед болтает о ловле лосося,
И тут Вилли-Пихта как бы между прочим заявляет:
«Ввиду моей природной скромности я вам, ребята,
раньше не говорил,
Но я по утрянке на Благодаренье заловил чавычу
в 30 фунтов —
Здоровущая попалась на спиннинг в Яме Десять-Десять».
Джонни-Корнем-Вверх тут же заулюлюкал: «Эгей, чувак,
Да выкинь ты гольяна этого обратно!
Я в ущелье на той неделе прихватил одну,
Весу в ней 38…» Но не успели мы у него уточнить, на что
(Говорили, он мастак ловить лишь наживку вилами),
Как встрял Пит Такер: «Засунь ее в мусорный мешок, Джонни,
И выставь на обочину. Я вытянул себе
Из того омута за фермой Ульрика такую,
Что чуть за 42 тянула
На весах в „Хиоучи-Хэмлет“».
Вилли при этом всплеснул руками и взвыл:
«Сраный дрын! В этой клятой бригаде
Первый брехун всегда в пролете».

Ребятки, я сыт по горло вашей брехней.
Хотите знать про тяжкий труд — так слушайте:
Я лес валил поперечной пилой; творила таскал;
На сортировке хлысты ворочал; булыги крошил на щебень;
Нагородил сто миль штакетника;
Чокеровал долготье за комель в таких местах,
Что ползком с горки — большое везение.
Лесные пожары тушил; мешками с песком латал дамбы;
Сено метал, покуда язык под ноги не вывалится;
И столько кряжей распустил на доски,
Что стер к чертям головку от кувалды
И рукавицы из лосиной шкуры.
Так что, ребятки, запишите как отче наш, говорю вам:
Нет на этом свете тяжелей труда,
Чем могилы копать для любимых.

Они сделают все,
Чего ты
Не можешь
Пресечь.
А ты — все,
Что осилишь
И сможешь жить
С самим собой.

С тебя хватит,
Когда не можешь вспомнить,
Сколько уже принял,
И тебе было б начхать,
Если б мог.

Вернувшись из ежегодного двухнедельного отпуска
в Петалуме,
Как я замечаю, Вилли медленней управляется с лопатой,
Когда мы вкапываем стойку ворот на южном краю
Храмовой равнины.
Подначиваю его: «Что такое, Вилли, забыл
В большом городе, как рулить ирландским
канавокопателем?»
И хотя в ответ он рявкает: «Бля, да я сточил
Больше лопат до того, как у меня волосня на жопе пробилась,
Чем тебе за всю жизнь перепадет», —
Для Вилли такой ответ слишком уж вял,
Да и шевелится он весь как-то болезненно.
«Немощь одолела?» — спрашиваю я.
«Чутка», — признает он.
Трамбует еще немного камней вокруг стойки,
Потом опирается на рукоять лопаты, как рабочий
из «Калтранса»
И глядит через равнину на бурые летние горы.
«Знаешь, — качает он головой, —
Это ж надо совсем спятить, чтоб в города наезжать.
Первые девять дней отпуска я вискарь глушил,
Потом минут пять из меня ногами срань выбивали
Какие-то мексиканские батраки, я их
Разозлил в баре на Саут-стрит.
Потом почти всю ночь просидел в трезвяке, кровью ссал,
После чего меня перекантовали в Окружную больницу,
И там я провел остаток отпуска.
Ушло, прикидываю, $500 на виски, штука на штрафы
И еще $4700 на эти блядские больничные счета.
Мексы-то, наверно, оттоптались на мне так,
что дурь повышибли,
Но я-то и сам не дурак. Во, гляди —
В отпуск буду ходить по двадцать минут зараз,
Прям тут, в горах,
Вот как теперь».