Радек Кнапп - Советы пана Куки

— Ты получишь свой ужин. И будешь помнить его до конца своих дней. Если я не вернусь через полчаса, не ждите меня.

Он вышел из квартиры, хлопнув дверью.

— Черт, теперь я буду виноват, если его сцапают, — сказал Болек.

— Сейчас все закрыто, — успокоил я его. — К тому же сегодня он красть не будет, поверь мне.

Болек наморщил лоб:

— Ты не знаешь его так, как я.

Больше мы не произнесли ни слова, просто сидели и ждали, когда вернется Лотар. Болек тем временем заварил чай, а я переоделся. Через полчаса вернулся Лотар. Пиджак он держал под мышкой, под ним что-то шевелилось. Он подошел к столу вместе со своим свертком, приподнял пиджак, и на свет божий явилась утка из парка. Живая. Она сильно нервничала, дергала головой из стороны в сторону, но в остальном была в полном порядке.

— Что это? — простонал Болек.

— Твой ужин. Не узнаешь?

Лотар наклонился к утке и указал ей на Болека:

— Скажи «добрый вечер» дяде, который нынешним вечером тебя слопает. Это из-за него тебе пришлось понервничать. Я тут ни при чем.

Болек возмутился:

— Что за бред ты несешь? Это же птица. Она не понимает слов.

— А вот и нет. Ты не представляешь, насколько она умна. В метро она ни разу не покакала, — Лотар погладил утку по головке. — Она прекрасно понимает, в каком мире мы живем. Пусть себе в Сербии убивают по тысяче человек в день, но если кто-нибудь решит прихватить утку из парка, его просто съедят. Я уже вижу завтрашние заголовки в «Кроненцайтунг»: «Немец, питающий необъяснимую симпатию к странам Восточного блока, представляет угрозу для некоторых видов австрийской фауны» или «Рабочий из Восточного блока употребляет на ужин австрийских парковых уток».

— Не желаю слушать этого психа, — сказал Болек и направился в комнату.

Лотар остановил его:

— Погоди. Не хочешь посмотреть, как я насажу ее на вертел? Понюхать аромат, который, поджариваясь, будет источать ее бедная маленькая тушка? У нас уже слюнки потекли, правда, Вальди?

Я сдержался.

— Так и есть, — кивнул Болек, — тебе это удалось. У меня пропал аппетит. Пойду вниз, куплю хот-дог.

— Раньше надо было думать. Как мы ее приготовим? Сделаем соте или просто зажарим в оливковом масле?

Лотар склонился над духовкой и стал вытаскивать все лишнее. Сковородки одна за другой посыпались на пол. Потом взял со стола утку и проверил, влезает ли она в духовку.

— С ума сошел? Что ты делаешь? Она ведь живая!

— Все живое, пока не попадет в печь.

Болек подошел к Лотару и отпихнул его от духовки. Пока Лотар размахивал руками, пытаясь удержать равновесие, он выхватил у него утку и понес ее в комнату так осторожно, словно это русская хрустальная ваза. Утка с любопытством рассматривала Болека.

Лотар поднялся и топнул ногой:

— Ты видел? Он украл мою утку! Не выношу, когда у меня что-нибудь крадут.

Он помчался за Болеком. Я пошел за ними, готовый в любую минуту вмешаться.

В комнате нашим глазам предстало весьма любопытное зрелище. Болек сидел на диване и кормил утку булочкой, оставшейся после визита фрау Симачек.

Лотар встал рядом с Болеком и сказал:

— Вальди, посмотри. Ну кто здесь сумасшедший? Кто же кормит свой собственный ужин? Да еще к тому же моей булочкой.

Болек нежно посмотрел на довольную утку и промурлыкал:

— Не слушай его. Ешь. Булочку этот псих украл, как и тебя. Когда-нибудь его поджарят на электрическом стуле именно таким образом, как он собирался зажарить тебя.

Больше всего Лотару хотелось вмазать Болеку, если бы, конечно, тот был раза в два поменьше. В отчаянии он посмотрел на меня.

— Вальди, — простонал он. — Ты же все знаешь. Я не могу допустить, чтобы меня уделали два раза подряд.

Тихим голосом я сказал Болеку:

— Болек, отпусти утку. Поверь, это будет лучше для нас всех.

— Посмотри, как ей нравится булочка. Ничуть не меньше, чем фрау Симачек.

— Отпусти ее.

Болек посмотрел на меня. Он совершенно не понимал, с чего это я встал на сторону Лотара. Но почувствовал, что атмосфера накаляется. Он снова повернулся к утке и погладил ее по головке:

— Ну тебе решать. Хочешь домой? Да? Правда? Ну и ладно. Вам повезло. Она хочет домой.

Он встал и подошел к окну. Снова погладил утку по головке и выпустил ее в ночь. В первый момент утка настолько обалдела, что забыла про крылья. Потом, правда, вспомнила, сделала пару кругов над нашим двором и исчезла за крышами.

В комнате стало тихо, как в могиле. Мы смотрели друг на друга. У Лотара в руке все еще была сковорода. Заметив это, он пошел на кухню и поставил ее на место, в духовку. Потом мы услышали, как дверца закрылась. Болек сел на диван и уставился в выключенный телевизор. Я оперся о подоконник и смотрел в ту сторону, куда улетела утка.

Потом услышал, как на пару этажей ниже кто-то заговорил. Я узнал голос герра Плачуты, говорившего супруге:

— Герлинда, только что из квартиры поляков вылетело что-то большое. Но на землю не упало, а взлетело вверх.

— Вот как? Ладно, завтра с самого утра сообщим об этом фрау Симачек.

В ту ночь мы никак не могли уснуть. Лотар долго не возвращался с прогулки, а Болек беспокойно ворочался в кровати.

— Вальди, ты спишь? — прошептал он.

— Нет.

— Знаешь, из-за этой утки я вот о чем вспомнил. Для меня птицы священны. Мальчиком я однажды нашел в поле раненого аиста. Со сломанным крылом. Товарищи улетели на юг без него. Я хотел помочь ему, иначе ему было не пережить зиму. Но он оказался гордым. Как только я пытался подойти к нему слишком близко, он так и норовил долбануть меня клювом. У меня до сих пор есть шрам. Знаешь где?

— У тебя только один шрам. На левой щеке.

— Точно. Я хотел надеть ему на голову мешок. Он оказался проворней. Чуть не выклевал мне глаз. Вскоре выпал снег, но гордости у него меньше не стало. Он не прикасался к еде, которую я приносил. Потом ударили морозы. Температура упала до минус десяти. Всю ночь шел снег. Утром я не сразу нашел его. Он стоял возле проруби. Замерз стоя, и снег окутал его, как мех. Когда я дотронулся до его перьев, они сломались, словно стеклянные. Глаза его смотрели туда, откуда обычно приходил я. Но самое удивительное, крыло было в порядке. Похоже, он выздоровел. Все это и вспомнилось мне, когда Лотар притащил утку, понимаешь?

— Да. Жаль только, что ты не рассказал Лотару.

— Зачем? Он бы не понял.

— Поверь, сегодня он понял бы все.

К утру понедельника, когда должен был вернуться Бернштейн, я окончательно простился с надеждой раздобыть где-нибудь сорок тысяч шиллингов. Мне оставалось лишь радоваться, что хоть новых неприятностей не прибавилось. А то ведь я мог бы, например, сидеть сейчас в тюремной камере и ломать голову, как объяснить родителям, что мое пребывание в Вене затянется на несколько лет. А так я, наверное, вернусь даже немного раньше срока. Я ни секунды не сомневался, что наступил мой последний рабочий день. Ведь как только Бернштейн узнает, что стряслось с его жестянкой, через пять минут я буду уволен. И мог ли я обижаться? История со скинхедами казалась настолько неправдоподобной, что я и сам уже сомневался в ее правдивости.