Ахат Мушинский - Шейх и звездочет

Так вот, Тарутин и Покровский в виде исключения допустили первокурсника Новикова слушать свои спецкурсы, позволили посещать семинарские занятия, предназначенные по программе для студентов старших курсов, и даже принимать участие в практических научных исследованиях. Новикова также можно было видеть на лекциях со своими друзьями Семеном Пичугиным и Татьяной Родимцевой по курсу второго года обучения.

Пролетели два семестра. Друзья радовались за Николеньку. «Кто бы мог подумать о таком головокружительном аллюре! — говорил Сема. — Тебе, Николаша, вполне можно сразу на третий курс махнуть, вперед нас, а дальше уж — и дальше, и на нас, рядовых зубрилок, не оглядываясь». Таня отвечала ему: «Кто бы мог подумать?.. Я... Я так думала. Не думала, а и не сомневалась, что Николенька всех удивит и еще таких научных высот достигнет, одному Богу известно — каких!»

В мае, за месяц до экзаменов, по приглашению профессора Тарутина первокурсник Николай Новиков, сойдя с поезда верстах в двадцати от города, впервые поднялся на заросшую глухим лесом обсерваторскую гору и ступил в астрономический храм, носящий имя Василия Павловича Энгельгардта, чтобы затем служить в нем до скончания дней своих. Первая ночь в обсерватории... Первый нетерпеливый взгляд в девятидюймовый телескоп-рефрактор, установленный еще в начале века самим Иваном Михайловичем Симоновым... И дрожь не то ресниц, не то вдруг волшебно приблизившихся звезд... Это трепетное состояние Николенька Новиков будет испытывать всегда. Каждый — сотый, тысячный — подход к телескопу для него будет словно бы первым, невзирая на мощность инструмента, на его новизну и непохожесть на тот первый, который привел в трепет. При этом каждый раз в его памяти будет отзываться сиповатый голос деда и. обнимать, точно здесь он, за спиной, всечасно здесь и лишь ждет, чтобы живыми глазами внука прильнуть к телескопу, и, как в первую ночь в самодельной обсерватории на крыше сарая в Козловке, увидеть ту самую первую ночь, те самые звезды и, быть может, бога.

Июнь, как и май, держался сухой, прозрачный. В июне ясно выкристаллизовался интерес молодого астронома к двойным звездам класса затменных переменных.

Двойная звезда... Это две звезды, связанные силами притяжения и расположенные так близко, что их в отдельности не видно и в самые мощные телескопы. При движении вокруг общего центра тяжести они поочередно скрываются друг за дружкой, и от этого блеск их колеблется. Эти парочки кружили головы не одному десятку звездочеев в прошлом и настоящем. Под отеческим крылом профессора Тарутина и под непосредственным началом талантливого астрофизика, будущего членкора Яковлева юный естествоиспытатель Новиков присоединился к отряду плененных двойными звездами.

Летняя сессия прошла как-то мимолетом. Зачеты, экзамены... Все известно, малоинтересно, формально. Новикову было не до них, он занимался делом . Приезжал из обсерватории в город, влетал сквозь колоннаду в белокаменную обитель знаний, в одну из ее аудиторий, хватал экзаменационный билет, без подготовки стучал белым мелом по черной доске и через считанные минуты мчался обратно на вокзал.

Один из таких прилетов имел невеселые последствия.

Не отметки в зачетной книжке радовали Новикова — год радовал, минувший после болезни год, до неправдоподобности плодотворный, «прорывный», как записал он в своем дневнике, будто с поступлением в университет из пут земного притяжения вырвался и взмыл в свободном полете в безграничные просторы вселенной. Немаловажным достижением того года было и овладение основными иностранными языками, открывшими доступ к первоисточникам научной литературы и позволившими быстро перейти к занятиям по интересующим его научным темам.

Вот каким был тот учебный год, наверное, один из самых счастливых в его жизни. Сессия, которая меньше всего волновала, выдержана отлично, впереди лето, занятия в обсерватории, поход в конце лета с Таней, Семой и преподавателем геофака Ибрагимовым, у которого своя парусная лодка, по кольцу: Казанка — Волга — Свияга — Казанка, а потом второй курс университета, возобновление контактов с божественными звездами и их земными жрецами Тарутиным, Покровским, Яковлевым... Жизнь прекрасна! И он, песчинка в мироздании, должен в миллиардной степени краткий миг представленной ему жизни успеть что-то сделать. Что — абсолютно ясно.

Начало второго университетского года катастрофы не предвещало. И учеба, и научная деятельность побежали, перегоняя друг друга на поворотах. И то, что в ноябре Сему приняли в комсомол, а его, как непредставителя рабочего класса, — нет, особо не насторожило. Огорчило. Но горизонт по-прежнему представлялся погожим. Он ведь предупреждал Сему, агитировавшего его, что является всего лишь сыном уполномоченного Северо-Западного Госторга по Волжско-Камскому району, а не сыном машиниста паровоза. Никогда не пел он: взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры — дети рабочих. Не имел на это права. Но социальное происхождение не могло влиять на главное — на право учиться и заниматься науками. Так думал студент Николай Новиков. Думал долго, когда уж и студентом быть перестал, всю жизнь думал, невзирая на выверты своенравной судьбы, ее нелепые ходы, которые ни умом, ни сердцем не постичь, не раскумекать, не как у нас на Алмалы говорили, — расчухать, хоть убей.

Денежными расчетами в семье Новиковых заведовал отец, к слову сказать, честнейший и пунктуальнейший человек. Но свалила его жестокая простуда в одной из командировок, откуда его после двух недель лежки в районном стационаре перевезли с осложнением в родную Шамовскую, где он пролежал еще месяц. По этой причине и произошла заминка в оплате университетских счетов за обучение дочери и сына.

Но почему-то строгая санкция коснулась лишь Николая. Его исключили.

Разобравшись, в чем дело, восстановили.

Однако и недели после восстановления не проучился, как факультативная комиссия вынесла решение об окончательном его исключении из числа студентов физматфака, как «студента малоуспевающего при достаточной материальной обеспеченности (купец)».

Николай читал вывешенный на доске объявлений бюллетень Комиссии по проверке академической успеваемости студентов, и буквы расплывались перед его глазами...

«Основание номер один: незачет по политкоммунизму...»

Они стояли у стенда втроем.

— Как незачет? — обернулся Николай к Тане с Семеном. — Я же сдал зачет этот. Специально приезжал из обсерватории. Правда, предпоследним, но ведь сдал. Без единого дополнительного вопроса. Если бы поезд не застрял у Красной Горки, то, может, и среди первых оказался бы, среди первых сдал бы...