Мария Голованивская - Пангея

Платон рассмотрел его. Да, золото на тонких запястьях — пошлость, но ему идет. Да, черный бархатный пиджак в утреннее время — претенциозно, безвкусно, но какой царственной становится его осанка, каким сильным и тонким кажется его тело в драгоценном бархате цвета воронова крыла. На голове его была алая феска с кистью из золотых нитей — клоунская шапочка, что и говорить, но каким точеным она делала его профиль, какими длинными казались ресницы его черных глаз на фоне этого глубокого интенсивного цвета, какой живительный отблеск отбрасывала она на его лицо, наполненное, как тогда казалось, внутренним светом. Платон застыдился своего восхищения.

Тамерлан кивнул хозяину — и белая скатерть превратилась в театральную сцену. Белые толстозадые чайники, как гусаки, рассаживались по краям, с подносов вниз спикировали серебряные блюда с малахитовыми рейханом и кинзой, алыми помидорами в форме детского сердца, белые нарезанные сыры со слезой, свежеиспеченные лепешки и кутабы, а также огнедышащий лагман в больших тяжелых расписных керамических пиалах.

— Ты выпьешь со мной? — забывшись, спросил Платон. — Давай по одной ледяной?

— Прости меня, — серьезно ответил Тамерлан, — ты знаешь, как я уважаю тебя. Но я не могу.

На столе моментально появился запотевший хрустальный графин с ледяной водкой, и Платон, хоть немного и оскорбился в душе, но вида не подал:

— Ну, тогда за твое здоровье, — произнес он, одним глотком осушил рюмку и закусил раскаленной ложкой супа.

Пот выступил на его лице.

Прежде чем начать есть, Тамерлан помолился.

Платон взглянул на него с любопытством, и когда тот закончил, спросил:

— Ты это все серьезно?

— Давай сначала поедим как следует, а потом уже будем истощать ум серьезными беседами, согласен?

Он потянулся рукой к подносу с дымящимся мясом и взял себе кусок отменной ягнячьей корейки.

— Настоящее мясо — священно, — медленно проговорил Тамерлан, сглатывая слюну. — Вы тут обычно едите такую падаль, как вы можете, Платон?

В голове Платона что-то сжалось. На секунду стол поплыл перед его глазами и закачался, он мельком увидел смеющееся лицо Тамерлана, обмазанные жиром губы, белую сорочку, в которой он остался, сняв бархатный пиджак. Платон перевел глаза на его холеную руку, которая потянулась к соуснику с рубиновым наршарабом, тонкая струйка соуса вытекла из него, словно кровь, легла аккуратной лужицей на расписную сине-зеленую тарелку. Тамерлан дождался падения последней капли, отставил соусник, обмакнул в соус мясо:

— Да не расстраивайся ты так! — откусил, улыбнулся с набитым ртом. — Я буду тебя хорошо кормить.

Пожевал, играя мышцами скул, проглотил, опять потянулся куском мяса к соусу.

— Ты просто не знаешь, Тамерлан, — ответил Платон, рассеянно глядя на застывший в воздухе кусок мяса, — но я очень хорошо ем. Хорошей еды много не надо, — добавил он, обведя глазами ломящийся от кушаний стол.

Платон дернул рукой — и рубиновая капля, прочертив в воздухе замысловатую траекторию, упала на грудь Тамерлана, на белую сорочку, слева, на место сердца.

— Черт! — закричал Тамерлан. Он сидел как простреленный.

Официанты засуетились. Кто-то подбежал с горячим полотенцем и сделал попытку оттереть, кто-то уже через мгновение показался с новой сорочкой в руках, очень похожей и подходящего размера. Кто-то поднес солонку, намереваясь посыпать пятно солью.

— Ничего не нужно, — овладев собой, сказал Тамерлан. — Мне это не мешает.

И продолжил ужин как ни в чем не бывало.

Не подавал вида и Платон.

Разговор состоялся. Теперь можно было спокойно поесть.

А правда хороши были перепелки на вертеле! И шашлык из осетрины, и семенники индюка на углях. До чего же радостен пир, когда одержана победа.

Домой Платон вернулся за полночь — после обеда он поехал в боулинг, что держал один из его старых друзей, — поиграть, развеяться, спокойно все обдумать. Он бухнулся спать сытый, подвыпивший и успокоенный, совсем непонятно чем. Он понял, кто его враг, он увидел его и в силе, и в растерянности. Это, конечно, не размякший в неге Константин, гордо восседавший на грядке с себе подобными. Сытые не могут драться. Сытые хотят спать. Конечно, побеждать Платону нужно не его, но сегодня он не хотел размышлять об этом, сны уже вертелись в его голове, совершая свою негромкую работу.

Он машинально снял трубку, чтобы сказать начальнику охраны, что больше сегодня никуда не собирается. И прежде чем дежурно пожелать спокойной ночи, почти автоматически спросил:

— А чего он так хорохорился? Сколько их?

— Здесь, поблизости, миллионов двадцать, — спокойно ответил начальник охраны, — и денег хоть отбавляй. Но вы, пожалуйста, спите спокойно. На нашей земле они ничего не смогут.

Вулканы — это геологические образования на поверхности Земли или другой планеты, где магма выходит на поверхность, образуя лаву, вулканические газы и вулканические бомбы. Вулканы делятся в зависимости от вулканической активности на действующие, спящие, потухшие и дремлющие.

Вместе с тем среди вулканологов нет единого мнения, как определить действующий вулкан.

Наша Земля напоминает яйцо. Сверху тонкая скорлупа, а под ней вязкий слой горячей мантии. Но горячее всегда тянется вверх и всегда стремится прорвать то, что мешает ей выйти на поверхность. Под раскаленной лавой вулканов погибли многие города.

Сегодня самым опасным считается вулкан Кумбре-Вьеха на Канарах, пробуждение которого может вызвать гигантское цунами высотой до 900 м со скоростью 800 км/ч. Западную Африку в этом случае накроет стометровая волна, Америку — пятидесяти-, а Великобританию — двенадцатиметровая.

— Новое кончилось, а я сижу здесь, как болван.

Константин, вырастивший себе поверх обрюзгшей хари капризное детское личико, ковырял ложкой утреннюю кашу на соевом молоке. Он зло поглядывал воспалившимся глазом на свою некрасиво старившуюся вторую жену, которую он когда-то просто снял как шлюху в пятизвездочном отеле в Крыму, она успешно прикормила его, родила двух дочек и победительно вырвала его из окоченевших лап первой жены Наины. Со временем стала выглядеть совсем Мальвиной — с большим розовым бантом и бело-голубыми взбитыми локонами— и получила странную власть над ним, прибрала к рукам голубчика, касатика, сладкоперстого директора многих судеб и многих грандиозных начинаний, которые с удивительным постоянством заканчивались ничем. Начальник замыслов, огромных мечтаний и несбыточных планов — вот кем он стал вслед за Лотом, практически превратившись в него самого. Откуда такое неумолимое воспроизводство?

— Что ты имеешь в виду? — спросила его Кузя (он называл ее Кузей с первых дней, сокращенно от «кузина», она когда-то представилась ему так: «Я кузина одной вашей бывшей подруги, помните Таис?» Все они когда-то были кузинами разных Таис).