Патрик Бессон - Закат семьи Брабанов

— Вы установили местонахождение Синеситты?

— Да, она в Глазго.

— Где именно?

— В пресвитерианском госпитале, в родильном отделении.

— Она беременна?

— Да, дорогой Брабан, вы станете дедушкой. Мои поздравления.

— Я сейчас же отправляюсь туда.

— Бесполезно. Чета Колленов день и ночь находится под наблюдением моих агентов: бывших специалистов по Среднему Востоку, очень надежных людей. Один из них потерял руку при штурме Касабланки 18 июля 1955 года. Как только ваша дочь родит, он предупредит нас по телефону. Он зажимает аппарат между головой и плечом и набирает номер единственной рукой.

— Вы не могли сказать мне об этом до ланча? — взорвался папа.

— Нет, Брабан, не мог.

— Почему?

— Не знаю.

Леман отпил глоток кофе по-ирландски.

— Я всегда был таким, — признался он. — Никогда не мог выражаться понятно, честно, ясно. Мне нужно было все затуманивать, запутывать, усложнять. Раньше я делал это для того, чтобы иметь время подумать. Теперь эго профессиональная привычка. Глупо иметь профессиональные привычки, когда не работаешь. Прошу прощения, если доставил вам неприятности. Еще кофе?

— Нет, спасибо.

В кармане Лемана раздался звонок, и папа подумал в приступе маразма, что англичанин принес в ресторан будильник. Чарльз вынул из кармана миниатюрный японский сотовый телефон.

— Если бы наши агенты на Востоке имели такие аппараты, — сказал он, — это спасло бы многие жизни. Теперь, когда у нас есть хорошая техника, чтобы победить Восток, нет больше Востока.

Телефон продолжал звонить, а бывший директор разведки не мог его раскрыть.

— Я попробую, — предложил папа.

Два бывших шпиона напрасно бились над телефоном. На помощь им пришел официант, потом метрдотель, но только японский клиент ресторана нашел решение проблемы, что позволило Леману поговорить со своим одноруким агентом. Тот сообщил ему, что Синеситту только что отвезли в родильный зал. Диаметр шейки матки был два сантиметра.

— Спасибо, — поблагодарил Леман.

Он прервал беседу и сказал моему отцу:

— Шейка матки увеличивается во время схваток на сантиметр в час; отсюда мы можем сделать вывод, не рискуя ошибиться, что ваша дочь родит через семь-восемь часов. Я не советую вам появляться там слишком рано. Вы можете вспугнуть Коллена, и он исчезнет в неизвестном направлении.

— Все, чего я желаю, это чтобы он навсегда исчез в неизвестном направлении.

— Самолет на Глазго через сорок пять минут, — продолжил Леман. — Вы приземлитесь в аэропорту Глазго возле Пейслея, в десяти километрах от города, если поедете по автостраде № 8. Автобусы из аэропорта в город отправляются через каждые двадцать минут и останавливаются между двумя железнодорожными вокзалами в центре. Конечно, вы можете взять такси. Разведка еще оплачивает вам расходы?

— Нет, но я унаследовал кое-что от жены.

— В таком случае, я вам советую остановиться в «Копторне» на Георг-сквер. Там всегда останавливались мы с женой, когда приезжали в Глазго. Она любила викторианский стиль. Вам понравится торговый город. Теперь, когда я знаю, как открыть этот прибор, — сказал Леман, потрясая сотовым телефоном, — я могу, если желаете, позвонить в «Копторн» и заказать номер.

Папа согласно кивнул. Этим простым и безобидным жестом он сделал еще один шаг к своей смерти. Англичанин позволил ему оплатить счет, сказав, что не только ничего не унаследовал от жены, но благодаря ей разорился. Папа заверил Лемана, что в любом случае он его должник. На тротуаре мужчины пожали друг другу руки. Леман подумал, что больше никогда не увидит папу, поскольку оба они были стариками, прожившими почти век, один — трагически (Леман), второй — серьезно (папа), и теперь пришло время освободить место другим Шарлям де Голлям и другим Жильберам-Рене. На самом деле Леман снова увидит папу через семь дней в номере 219 «Копторна» (вид на Квин-стрит-стейшн). Мой отец будет мертв, а через динамики сиди-плейера будут разноситься звуки последнего акта «Милосердия Тита». «Какая прекрасная смерть для меломана!» — подумает с восторгом Леман, но в чем потом, проведя следствие по поводу папиной кончины, разочаруется, так как, если вдуматься, смерть Жильбера-Рене Брабана была жестокой, ведь папу убил тот, кого он любил больше всех на свете: то есть Моцарт (1756–1791).

Не было никакого однорукого типа ни у родильного отделения, ни в крошечной комнате ожидания с бледно-зелеными стенами, где стояло пять стульев и низкий столик без единого журнала на нем. Папа спросил у дежурной медсестры, где найти Синеситту Коллен. Медсестра — шестьдесят лет, сто двадцать килограммов и двести пятьдесят седых волосков в ноздрях — открыла журнал и стала водить пальцем по строчкам.

— У нас нет никакой Синеситты Коллен.

— Посмотрите еще раз.

— Месье, я посмотрела один раз и мне этого достаточно, чтобы сказать вам, что у меня нет никакой Синеситты Коллен. Должно быть, вы ошиблись больницей.

— Есть еще один пресвитерианский госпиталь в Глазго?

— Нет. Эта дама, без сомнения, в публичной больнице.

— Я знаю из надежного источника, что она в пресвитерианском госпитале.

— Что вы называете надежным источником?

— Контрразведку Ее величества.

Медсестра посмотрела на моего отца с таким тупым и замкнутым видом, что ему показалось, будто два ее глаза соединились в один, как у циклопа, из-за чего он почувствовал себя барашком, которым воспользовались Улисс и его приятели, чтобы скрыться от великана Полифема.

— Ее здесь нет, — повторила медсестра.

— Покажите мне журнал!

— Об этом не может быть и речи!

Леман дал отцу автоматический пистолет калибра 6,35, и папа от возмущения, что не нашел Синеситту, готов был уже достать его из кармана и навести на медсестру, как вдруг ему пришло в голову, что женщины часто рожают под девичьими фамилиями.

— А Брабан?

Медсестра глубоко вздохнула и, выдержав взбешенный и властный взгляд француза, снова стала смотреть журнал.

— Да, — сказала она, — у меня есть Брабан С. Не могу разобрать ее имени.

— Синеситта.

— Как оно пишется?

Папа по буквам произнес имя моей сестры, которое медсестра старательно вписала в журнал, а затем спросил, где сейчас Синеситта.

— В родильном зале. На втором этаже.

Мой отец направился к лифту. «Сэр! Сэр!» — услышал он ее крик, что напомнило ему Боба. Он почувствовал, как пол задрожал у него под ногами. Тяжелый, оглушительный грохот сотряс воздух, пахнувший, как и во французских больницах, эфиром, кровью, хлоркой и овощным супом. Папа понял, что это медсестра бежит за ним по коридору, и когда увидел ее квадратные плечи, толстые ноги и круглое пузо, то почувствовал смутный страх и непроизвольно сунул руку в карман, обхватив пальцами гладкую поверхность пистолета. Медсестра, разозленная и сконфуженная из-за того, что ей пришлось бежать, нервно провела рукой по коротким волосам, поправила пряди и несколько кудряшек, накручивая их на палец, как на бигуди.