Патрик Бессон - Закат семьи Брабанов

— Вы кто? — спросила она.

— Отец.

— Отец ребенка? Если вы отец ребенка, предупреждаю вас, что наверху ждет еще один.

— Я — отец женщины.

— Значит, дедушка. Дедушкам не положено находиться в родильном отделении. Впрочем, бабушкам тоже. Извольте остаться в комнате ожидания, прошу вас. Младенец скоро родится.

Она положила руку на плечо отца, и в этот момент, напрасно пытаясь найти взглядом ее вторую руку, мой отец догадался, что дежурная медсестра и есть безрукий агент Лемана. «Настоящий профессионал, — повторил ему Чарльз, усаживая в такси, направлявшееся в Хитроу. — Она выполняла наши задания во время государственного переворота Насера в 1954 году и, смешное совпадение, подорвала изнутри Комитет по защите демократических свобод, который в марте следующего года организовал поход на Брюссель, запрещенный как мэром города, так и губернатором провинции… Брабан». Медсестра поняла, что папа тоже понял, кто она. Конечно, она привыкла, что Леман не мог противостоять желанию при встрече со старыми приятелями из европейских разведок похвастаться, что среди его агентов, продолжающих ему подчиняться, есть безрукий.

— Мы контролируем ситуацию, — заверила она. — Мой коллега в родильном зале. Он следит за Колленом и звонит мне каждые десять минут.

Папа расположился в комнате ожидания и прочел несколько страниц из книги «Венера и море» Лоренса Даррелла, которую купил в аэропорту Хитроу. Он подчеркнул одну фразу: «… идиот, играющий на скрипке на пороге таверны — поэт с острова, у которого нереиды украли разум». Он услышал характерное двойное посвистывание агентов английской разведки и поднял голову. Перед ним возвышался огромный тип с красным лицом, выпученными светлыми глазами и спутанными на лбу седыми волосами. Только спустя несколько секунд папа узнал Стюарта Коллена, поправившегося почти на пятнадцать килограммов после освобождения из тюрьмы.

— Дорогой тесть, что вы тут делаете?

— Я приехал навестить мою дочь и ее ребенка.

— Не повезло, вы наткнулись на меня. Но заверяю вас: все чувствуют себя прекрасно.

— Это мальчик или девочка?

— Мальчик.

— Я хотел бы поцеловать мать ребенка.

— Невозможно. Вы сможете увидеть их завтра после обеда, начиная с половины второго. Здесь не делают поблажек. По рассказам моих родителей, американский госпиталь, где родился мой брат, более приятный.

— Нет никакого способа?..

Папа незаметно глянул в сторону медсестры, которая огорченным кивком подтвердила слова Коллена.

— Кстати, — спросил Коллен, — как вы нас нашли?

— Вы забываете, что перед войной я был офицером бельгийской разведки.

— Чертов тесть! Тогда вы должны обо мне все знать!

— Только вы можете о себе все знать.

— Я? У меня нет никаких воспоминаний. Что я знаю о себе? Две-три вещицы. В общих чертах.

Глазго — красный город в темно-синем окаймлении. Кирпич пятидесятых годов, бетон шестидесятых и стекло семидесятых. Сорокаэтажные башни вызывают мысли о поломке лифтов и прыжках в пустоту. Коллен шел вдоль реки в сопровождении Жильбера-Рене Брабана, не хотевшего от него отставать и шагавшего быстрее, чем доктор Трибулет, его геронтолог с улицы Луи-Блан, разрешал ему делать. Может быть, не собрание сочинений Моцарта убило моего отца, а эта вынужденная долгая ходьба по Глазго, где уже чувствовалось наступление слишком ранней осени, несущей с собой пневмонии и простуды.

— Вы держитесь, дорогой тесть?

— В Эль-Аламейне бывало и похуже.

— Вы были моложе на пятьдесят лет.

— Вы правы, — проворчал мой отец, который, как и генерал де Голль, не любил, когда ему напоминали о возрасте. — Впрочем, не присесть ли нам на скамейку?

— Как пожелаете.

Они сели, находясь на равном расстоянии от Кингстонского моста и моста короля Георга V. Машины устало исполняли вокруг них свой вечерний балет.

— И что же это за две-три вещи, о которых вы помните? В общих чертах, как вы сказали.

— Мое рождение в Тортозе (Каталония).

— Ваше рождение?

— Потому что о нем мне, естественно, рассказали.

— Оно хорошо прошло?

— Нет, плохо.

Сменив тему разговора, Коллен сказал:

— Я хочу есть. Может, пообедаем?

— С удовольствием.

— Тогда вы меня приглашаете, поскольку у меня нет ни гроша. Я даже не знаю, как купить молоко, коляску и все остальное для ребенка.

— Об этом не беспокойтесь. Я привез все, что нужно.

Фраза, которую папа не должен был говорить. Глаза Коллена, имевшие столько различных и неразличимых оттенков, что в результате превратились в бесцветные, словно вывалявшись в зеленовато-коричневом навозе, потом покрылись в стойле серым слоем пыли, ожесточились и загорелись. Стюарт перестал безразлично взирать на папу и начал систематически и настойчиво проявлять к нему знаки внимания, как гурман в предвкушении жареной свинины с картошкой и кислой капустой.

Он повел его в «Пекин-Корт», находившийся недалеко от знаменитой Глазговской школы искусств. За соседним столом обедали художники Стивен Кэмпбелл, Питер Ховсон и Адриан Вишневский — последователи свободной шотландской школы живописи, наделавшей много шума в конце прошлого века. Они говорили о том времени, когда у них не было средств пообедать ни в «Пекин-Корте», ни в «Визидж Беате», ни даже в «Шиш Махале», то есть вообще не было денег на обед. «Учитывая направление, в котором развивается рынок искусства, — сказал Вишневский, самый умный из троих, — эти времена могут возвратиться». Папа, увидев, что в «Пекин-Корте» предлагают много чжуанских блюд, сказал, что это напоминает ему китайский ресторан «Радости Чжуцзян», расположенный за церковью Сен-Франсуа-Ксавье, где он часто обедал с чиновниками из министерства кооперации в те времена, когда работал с де Голлем. Стюарт, как обычно старательно изучив меню, обнаружил, что «Пекин-Корт» предлагал блюда и таиландской кухни. Только когда он выбрал два первых блюда (салат из устриц под лимонным соусом и суп из вешенок), второе блюдо (жареного в меду поросенка) и два гарнира (соевую вермишель по-таиландски и рисовую кашу, поджаренную с базиликом), он снова взглянул на папу, улыбнулся и сказал, похрустывая чипсами с креветками, которые официантка принесла вместе с фирменным аперитивом:

— Когда я родился, моя мать плюнула мне в лицо. Она сама рассказала мне об этом в тот день, когда я стянул у нее сто штук из кошелька. В тот раз я попытался ее убить, но она была намного сильнее и, кроме того, у нее был пистолет. У меня же были только ненависть и голые руки. Этого недостаточно для девятилетнего мальчика, чтобы кого-то убить, особенно, если это твоя мать.

Стюарт Коллен рассказал свою жизнь папе, который незаметно включил диктофон в правом наружном кармане своего пиджака. Сегодня, благодаря Чарльзу Леману, пленка в моем распоряжении, и я постараюсь с помощью нее и других документов, в том числе судебного досье Коллена, вторую фотокопию которого мне удалось достать, а также целых глав из книги «Ад мне лжет» и некоторых страниц из «Золота под названием нация», рассказать о бурном существовании моего шурина до его встречи с Синеситтой.