Татьяна Набатникова - Город, в котором...

— Полина, ты очень уж углубляешься! Тебе поэтому и трудно.

— …Я к главврачу пошла. Чтоб ее поварихой поставили. Хоть воровать не будет от детей, а то ведь наши поварихи… А он мне…

— Подожди, нам несут.

Официант раскладывал приборы, салфетки, наконец удалился.

— Ну, за наши успехи? — Юра подготовил улыбку, забыв, что там Полина должна была дорассказывать ему про главврача. Действительно, что ему до главврача, до тети Лены, до той поварихи в сумраке коридора …наглое: «А больше ничего не хочешь?» — на «ты», и плечом, и мимо со своей набитой сумкой…

— Успехи, ты сказал? Что, бывают на свете какие-то еще успехи? — Полина задумчиво пропела: — «А где-то бабы живут на свете, друзья сидят за водкою…»

— Вот выпьешь сейчас свой коньяк — и все пройдет! — оптимистически заверил Юра. Его бы слова да богу в уши. Нетерпеливо выжидает момент, чтобы выложить какую-то свою новость. Чтоб красиво было. Любит, чтоб красиво. Сам рассказывал: в спортзале взять мяч исключительно неберущийся и потом бежать с самым непричастным видом… — Ну, так что там главный врач? — вспомнил.

— Ой, ну что главный врач! Неохота рассказывать. Сказал, местком не позволит без причины увольнять прежнюю повариху, чтоб поставить на ее место тетю Лену. Вот и весь главный врач. Ему незачем связываться. Ему и так хорошо. Ладно. Давай есть.

— И ты не связывайся! — мудро посоветовал Юра.

Не связывайся — и вот тогда все будет хорошо. Главное, покой и порядок. ЛЕГКО УБЕДИТЬ. А она связалась. Устроила засаду у кухни в поздний час. Путь единоборства, раз не хочет связываться главный врач. Частный детектив. Ночное дежурство, майская прохлада и стыд шпионажа. Нервная дрожь. А та ее плечом… «А больше ничего не хочешь?» Точный расчет: это Полину сразу морально уничтожило, она ведь ожидала испуга, оправданий, она привыкла к почтению и боязни младшего персонала. Оказывается, с глазу-то на глаз, без свидетелей, она, Полина Игнатьевна, никакого страху собой и почету не представляет… Повариха знала это, а Полина не знала. Замешательство — и, своротив ее с дороги, прошествовала мимо. Вот тебе и «покажите, что у вас в сумке».

— Ну, вкусно? — спрашивает Юра. — А помнишь, отмечали с тобой мое назначение старшим дисом?

Наверное, это всякий человек так: все события вертятся исключительно вокруг него. Существует только вселенная его повышений, его успехов и славы. Антропоцентрическая система мира. Да нет же, нет, не все такие. Есть много людей, загадочных для Полины. Иногда она кажется себе лучшим представителем рода человеческого. Но возникнет такая вот тетя Лена — и все спутает, и куда девается вся самонадеянность, хотя эта тетя Лена — ну просто необразованная тетка, санитарка… А Юра? Юра понятен весь насквозь. Безусловно, он хуже ее, Полины. Тем и хорош. Приятно, когда человек рядом чуть хуже тебя. Ты тогда можешь расслабить поясок и как под горку идти. А с человеком, лучшим, чем ты, приходится для равенства приподниматься на цыпочки и трудиться в гору, это тяжело. Жизнь и без того трудна. Поэтому — Юра… А чего, он красивый, забавный…

Современная женщина, труженица, вся в тисках рабочего времени, долга, обязанностей, должна же она хоть в чем-то осуществлять свое стремление к свободе! Хоть в чем-то: захотела — пусть будет по моему хотению. А все же атавизм старых представлений тянется за тобой шлейфом, оттягивает тебя назад, и ты привязываешься к человеку и хочешь в зависимость к нему, в рабство — от своей-то дорогой свободы…

Когда Юрку назначили старшим дисом, они зашли в буфет кафе взять шампанского. (У Проскурина было дежурство, у него часты дежурства, и это в общем-то удобно…) Пожилая буфетчица нагнулась за прилавком, что-то искала.

— А вдруг нам не дадут? Ведь тут на розлив! — тихонько сказал Юра. В магазинах шампанского не было.

— Как это не дадут! — возмутилась Полина.

Буфетчица разогнулась, взяла с полки бутылку шампанского, обтерла ее тряпкой от пыли и с достоинством сказала Полине:

— Почему вы так уверены?

Юра поспешно опередил:

— Да она просто не знает! Извините. У нас торжество. — Показалось ему мало, добавил еще: — Свадьба.

Полина вспыхнула, Юра ей подмигнул: мол, спокойно, так надо.

Буфетчица отсчитывала сдачу, Полина тем временем заметила:

— Вон пиво — хочешь?

— Нет.

Буфетчица сдержанно спросила:

— Чья свадьба, ваша?

Юра кивнул. Полина закусила губу. Буфетчица торжественно произнесла в пожелание:

— Ну так пусть всю жизнь будет так, чтоб она задавала такой вопрос, а вы отвечали так же! — Это про пиво она.

Когда вышли наружу, Полина молчала. Потом усмехнулась:

— А ты не боишься, что придется держать слово? Назвался груздем…

— Да женюсь, женюсь! — беспечно пообещал Юра.

Был у Полины один сосед, пожилой человек в пиджаке с вялыми лацканами, свернувшимися в трубочку, как засохшие листья деревьев. Сколько раз Юра бывал у Полины — столько раз он видел этого соседа: с мусорным ведром в руках тот бдел на лестничной площадке, с великим терпением дожидаясь, когда Юра появится из дверей квартиры Проскуриных. С видом усердия он хватался тогда выносить ведро, пропускал Юру вперед и пыхтел где-то сверху, заглядывая через перила, когда Юра ссыпал дробь быстрых шагов вниз по лестнице.

— Да не может быть подряд столько совпадений!

— А это не совпадения, — невозмутимо отвечала Полина. — Он прослушивает нашу квартиру через стенку: прикладывает к стене таз или кастрюлю, ухо прижимает ко дну — и отлично знает, когда ты собираешься уходить.

— Как ты спокойно об этом говоришь!

— А, ерунда. Он не донесет. Это бескорыстный шпионаж. Наподобие сортирного. Наша семья тут неприкосновенна. — Полина усмехнулась. — Как-никак медицинское обслуживание на дому, в любое время под рукой два врача — кто же станет рубить под собой сук такого удобства!

— Он что, физик, твой сосед? Знает полый резонатор.

— Он практик.

Полине хотелось, чтоб Юра язвительно спросил: «И часто ты доставляешь ему такое удовольствие?» Он спросит, а она ему ответит уж… Ей хотелось ответить, просто свербело где-то в мозгу, вызов так и вертелся. Она бы ему тогда сказала: «Женщина, заслужившая свободу, имеет ее. Кому нужна свобода — тот ее берет. И все разговоры об освобождении женщины — а теперь ее хотят освободить уже от эмансипации! — это все пустые хлопоты. К чему стадам дары свободы! Их надо резать или стричь! Наследство их из рода в роды — ярмо с гремушками да бич!» Вот что бы она сказала ему. Но он не спросил. Она не выдержала сама:

— Мне кажется, у тебя должен был сегодня появиться один вопрос. Я все жду, а ты его не задаешь…

— Кто мне дал право соваться в твою личную жизнь? — сказал Юра, гордясь такой своей деликатностью.