Виктор Голявкин - Избранные

— Как — нету? Где же он? — спрашиваю.

— Погиб, — говорит. — На днях в автомобильной катастрофе. Вез что-то на своей машине на свою дачу. Было скользко. Машину занесло. Он врезался в грузовик с подъемным краном. Говорят, краном крышу машины снесло вместе с головой.

Я имени-то его не узнал.

Не такой уж я тупой, чтобы не спросить имя у человека, с которым годами разговаривал при встрече. Все то же знаю, что и другие, теперь не проблема. Как и другие, знаю, что жизнь человека, его положение, самочувствие зависят от движения планет в космическом пространстве, от земного притяжения, от движения воздушных масс в атмосфере. Я много раз пытался с ним познакомиться, протягивал ему навстречу руку, но представиться друг другу как зовут — все было неловко да неудобно. Все, что-то сдерживало. Вдруг спросит: «А зачем вам это?!»

Что я тогда скажу?

Вот теперь его уже нет. Я так и не знаю его имени. «Рубероид и кондиционер» в моей памяти так и осталось.

Он был молодой красавец, любимец женщин, инженер.

А она — веселая, влюбчивая, легкомысленная машинистка. Казалось, любовь между ними так же естественна и несомненна, как естественны в ее рабочей комнате стол, стул и машинка, за которой она сидит.

Но как неестественно вдруг прозвучали в этой комнате ее слова, к нему обращенные:

— Уйди, уйди и закрой за собой дверь!

— Но почему?.. — Видно было, что и другие вопросительные слова вертятся у него на языке.

— Не знаю почему, не знаю… умоляю, умоляю, уйди и закрой за собой дверь… — Кажется, она готова вечно твердить «умоляю», лишь бы он ушел и закрыл за собой дверь.

Он опешил от неожиданности, остолбенел и не уходил. С ней это было впервые, он не сделал ничего дурного, потому стоял и ничего не понимал.

Тогда она вскочила со стула, выбежала из комнаты и закрыла за собой дверь. А он остался с вопросом.

Разве тут не ясно, что любовь превратилась в полную свою противоположность. Неизвестно, как и в какой момент вышло, но именно это произошло. Что бы с нами ни происходило, что бы мы ни делали, что бы ни говорили — все в какой-то момент способно перейти в полную свою противоположность. И не только в противоположность, во что угодно может превратиться.

Если бы молодой человек знал об этом свойстве всего на свете, то не спрашивал бы почему, просто взял бы да вышел, раз говорят, без всякого упрямства и сопротивления.

Стоит теперь один в ее комнате, как в мышеловке. Думает, выйти боится, не хочет никому на глаза попадаться. Вдруг спросят: зачем он туда входил? Разве объяснишь, что ему там было надо?

Смотрит из ее окна, а там голубой воздух, облака, освеченные солнцем, громоздятся, словно белые горы. Так и взлетел бы с ее окна к облакам на дельтаплане. Да как взлетишь, когда так уронили ни с того ни с сего.

Лично мне хочется его поддержать: все равно он хороший парень, молодой и красивый, а главное, никому не сделал зла. Наоборот, гораздо добрее многих. Превращение тут всему виной. Трудно определить момент, когда превращение происходит. И эту меру не почувствовать дилетанту. Во всяком деле профессионалом надо быть. Да где там, пока поймешь, что к чему, жизнь в бараний рог скрутит. Что с ним и случилось в дальнейшем.

Может быть, я ошибаюсь. Если не так, вы меня поправьте.

Как-то вышел он тогда, конечно, из неловкого положения.

А она из института ушла.

Другая на ее месте появилась, еще лучше той. И такая умная, что ей поначалу все в научно-исследовательском институте дураками казались, пока она не остановила свой взгляд на молодом красивом инженере. Это обстоятельство немного смягчило суровость ее взгляда. Такова уж женская логика. Говорят, у нас женская логика достойна внимания. Но все же забористый характер, не правда ли?

Легкомысленных женщин даже среди машинисток теперь все меньше и меньше становится. Они все умнее делаются, каждая знает дело. Взять хотя бы его жену. Он, конечно же, был женат, а как же иначе? А вы как думали? Нашему брату не дают теперь особо в холостяках прохлаждаться, сразу берут за рога, не отвертишься.

Может быть, ошибаюсь, и если не так, то вы меня поправьте.

Жена его тоже, между прочим, из машинисток — все они вышли оттуда, — теперь, как и он, инженер. В это самое время она как раз писала диссертацию. И вправе была ждать от своего собственного мужа конкретной ощутимой поддержки и помощи. Не в писании диссертации, конечно, он должен был ей помогать, что он смыслит! А просто создавать в семье такую обстановку, чтобы ничто не мешало ей в работе, а только способствовало. По хозяйству хлопоты взять на себя, не дергать ее, не волновать.

Да где там: ему уже машинистка попала под руку.

Ходили с ней, веселились. Любовь теперь мгновенно вспыхивает, был бы предмет любви. Машинистка, не будь дура, умудрилась еще в институте учиться на заочном отделении, кто бы мог подумать.

Вскорости мог появиться ребенок. Ребенку семья нужна, а для этого надо за своего возлюбленного замуж выйти. А он женат.

И стала она ему по этому поводу напевать. Сама стала нервная, вздорная, вся какая-то яростная.

Склонить его к чему хочешь теперь уже нетрудно было, поскольку ему обе стали несколько безразличны, и она и жена. Он больше их вместе взятых выпивку полюбил.

Жена, разъяренная предательством вместо помощи, дала ему развод, квартиру разменяла, выделила комнату, все честь по чести, отпустила на все четыре стороны и для него будто в Лету канула.

Эта за него замуж вышла, родила и сразу обнаружила, что зарплаты его явно недостает и никаких перспектив ее повышения у него нет. На правах жены сразу же уколола в самое больное место («Ах, не можешь! А что ты можешь?!»). И сразу его навсегда от себя отвратила. Это теперь у всех инженеров самое больное место. Если я ошибаюсь, не прав, то вы меня поправьте.

Он стал пить еще больше и скоро допился до самых настоящих чертиков.

В его критическом положении она и не думала ему помогать, а только больше пинала, характер свой проявляла на полную мощь. И до того допиналась, что он в больницу попал в критическом состоянии.

Полечился, подумал, время в больнице было, и решил свое питье бросить. Раз и навсегда, как отрезало.

Вышел из больницы, она видит: человек как человек, и опять к нему хвост подкинула. Ему-то она к тому времени со своим пинаньем вовсе опротиветь успела. Главное, он к этому времени успел и спиться и вытрезвиться. А она вовсю выпивку разворачивала, с ним же начинала.

Жили кое-как. Мальчик рос — надежда родителей, теплое живое существо.

Но мальчик-то мальчик. А мужчине женщина нужна, хорошая, ласковая, а не какая-нибудь слезливая истеричка, в которую превратилась его теперешняя жена.

Пока его жена дома с ребенком сидела, на ее месте другая машинистка работала. К тому времени к нему другая и прилепилась. Как говорят, на машинисток повело и по машинисткам пошел. Она тоже в каком-то институте доучивалась. Сначала казалась сослуживцам мрачноватой. А потом расцвела и такой счастливый вид приобрела, что со своим законным мужем (а она, оказывается, замужняя была) в скором времени развелась.