Виктор Голявкин - Избранные

— Я не курю.

А он мне в ответ:

— В морду хочешь?

— Хочу! — говорю.

Он говорит:

— Вставай.

Я встал.

И он встал. В тамбуре никто не сидит. Просто он, значит, встал передо мной наизготовку. А я перед ним.

Как только он встал передо мной, я ему сейчас же и врезал, и он тут же сел.

Другой встает.

Я дал ему под дых, и он сел рядом.

— Да что же это! — третий говорит.

Тут третий встает. Рожа — во! Ручищи — во! Башка, сразу видно, ничего не соображает.

— Ты что, — говорит мордастый, — патруль?

— Да нет, — говорю, — я просто еду.

— Первый раз, — говорит, — вижу человека, который просто так едет. — И как мне в зубы даст! Я не ожидал. Он спокойно разговаривал.

Я пошатнулся. Не упал.

Я кинулся вперед, а те все трое на меня кинулись. Не пойму такого, когда трое на одного кидаются. Да в узком месте, в тамбуре…

Поезд стал ход замедлять, подходит к станции. Пассажиры через тамбур поперли на перрон. Шум вокруг. Зовут милиционера.

Короче говоря, выперли нас всех на перрон, а там трое от меня отвязались.

Поезд уехал, а я остался. И так мне хотелось мордастому с полным удовольствием наклепать за то, что зуб мне выбил. Один зуб я выплюнул, а другой шатается.

Попер я по рельсам в обратную сторону, домой захотелось. А насыпь высоченная. Внизу кусты. Насыпь в некоторых местах такая узкая, что удержаться на ней будет трудно, когда поезд помчится и мне придется ему дорогу уступать.

Вижу, поезд с вихрем несется мне навстречу. К столбу бегу. Ухвачусь покрепче за столб, пока поезд проносится. А то так несется, что меня, гляди того, вместе со столбом в пропасть снесет.

Все же сдуло меня, не успел я за столб ухватиться. Я полетел, закувыркался по насыпи. Когда остановился в кустах, на ногу встать не могу, будто она не моя вовсе. Лежу и не могу подняться. Чужие добрые люди помогли.

Попал я с переломленной ногой в травматологический пункт. Нога опухла, что ее и не узнать.

Регистраторша, тощая старуха, меня спрашивает:

— Ничего не пили?

— Пил, — говорю.

— Что пили?

— Чай, — говорю.

— Бросьте шутить, если ничего не пили.

— Он еще молод пить-то, — говорят другие травмированные. Их, между прочим, не так уж мало там сидит.

— Не мешайте работать, — говорит регистраторша.

Но травмированные продолжали обсуждать свои травмы.

— Прекратите шуметь! — вскочила регистраторша. — Я не могу регистрировать в таком шуме.

Травмированные ненадолго замолчали, и всем стало грустно. Все стали вздыхать, видимо вспоминая о пережитых травмах. Гражданин интеллигентной наружности даже застонал от боли, то ли от тоски, но только тихо.

— Вы знаете, очень любопытно, — сказала, осторожно поглядывая на регистраторшу, пожилая женщина, — я все время падаю на голову и получаю сотрясения.

— Вперед или назад? — спросил парень с изуродованным лицом.

— Представьте себе, я все время падаю назад. Иду, и вдруг впереди помутнение, и я падаю назад.

— А вы думаете, вперед падать лучше? — сказал парень с тем же лицом.

— Я ничего не думаю, — сказала пожилая женщина, — но все-таки очень забавно…

— И сколько раз вы падали? — поинтересовался интеллигентный мужчина.

— Раз… — женщина запнулась, — ну, раз, наверно, десять…

— Многовато, — сказал парень с изуродованным лицом. — Вас так надолго не хватит.

— Забавно прямо, — сказала пожилая женщина.

— А я, — сказал парень, — все время почему-то налетаю на заборы.

Один глаз у него был закрыт полностью, а другой слегка открыт. Нос сплющен. Рот сплющен. Все у него, в общем, сплющено. Впечатление такое, будто им выстрелили из пушки в стену, потому что голова у него тоже сплющена.

— Я все время налетаю на заборы, — повторил парень, — и только один раз ткнулся в капот.

— Во что ткнулись?

— В капот проезжающей машины. — Он попробовал улыбаться, но от этого лицо его не стало лучше.

— На машины-то понятно, их сколько угодно. А где вы находите в городе заборы? Их не так уж много осталось, и все меньше становится, — сказал интеллигент.

— Какая-то неведомая сила тянет меня на заборы. Я, как нарочно, попадаю именно в те места, где проклятые заборы еще остались.

— Не говорите так о своем лице, — сказала старушка.

— Какое уж тут лицо! — махнул рукой парень. — Не лицо, а лепное украшение на здании.

— А что там за украшение? — полюбопытствовала старушка.

— Там сатир. Мальчишки его закидали камнями. И он выглядит точно так же, как я сейчас.

— Почему именно сатир, именно на здании? — спросил интеллигентный мужчина.

— Здание построено до революции, — пояснил изуродованный.

— У вас такой вид, будто вы кидались в самое пекло революции, — сказал я.

— Дурак, — сказал мне парень с изуродованным лицом.

— Где уж мне, только умные налетают на заборы! — сказал я.

— Прекратите, мы все тут изуродованные, — сказал интеллигентный. — Но я упал впервые…

— На вас живого места нет, вы весь перебинтованный, — сказала интеллигенту старушка.

— Нельзя же всем падать, — говорю.

— Но я попал под машину, а не под забор, — сказал он таким тоном, будто попадать под машину почетнее, чем стукаться о забор.

Опять все громко заговорили о том, кто куда попал. И тощая регистраторша предупредила, что она не в силах в такой обстановке записывать травмированных.

— В конце концов, мы не ноем и не бренчим на гитарах, а мирно беседуем, обмениваемся информацией друг с другом, — сказал изуродованный парень.

На него зашикали. Он как-то странно зашипел и вдруг упал.

— Поднимите его, — сказала регистраторша, — вы же рядом сидите.

Парня подняли, и он снова сел как ни в чем не бывало.

— Первый раз упал не на забор, — сказал он. — Но даю честное слово, что мне почудился забор и будто я на него полез.

Тут стали вызывать к врачу. Все стали нервничать, боялись пропустить очередь.

— Замолчите вы со своими заборами, — сказал интеллигентный мужчина.

Парень и все травмированные замолчали.

Я заметил, что в тишине регистраторше легче стало записывать травмированных. Какой молодец перебинтованный интеллигент, что приструнил парня с перекореженным лицом. До чего нас тут много, и всех терпеливо принимают.

Слезы покатились у меня из глаз от умиления.

Я и к врачу пошел со слезами на глазах.

— Вам так больно? — сочувственно спросил врач.

— Нет, нет, все в порядке, — сказал я, утирая слезы.

Врач наложил мне на ногу гипс и хотел положить меня в больницу.

— Не надо в больницу, — сказал я. — Я не заслуживаю. Теперь будет все в порядке.

На глазах у меня опять появились слезы стыда и умиления.

Я был рад, что вот прошла наша очередь и старенькая регистраторша может спокойно записывать других травмированных в тихой, спокойной обстановке. А они идут один за другим.