Виктор Голявкин - Избранные

Он сказал:

— Дипломат принесешь — получишь.

— Где я его теперь возьму?

— Где бросил, там и подними.

Он же знает, что там его подняли другие. Издевается. Дурачит.

— Я пошел, — бессильно сказал я, как можно безнадежнее махнув рукой.

— Ну, давай. — Он внутренне обрадовался, что на сегодня избавился от проблем, и проводил меня до самой двери. И когда он встал в проеме, опираясь руками о косяки, я неожиданно для него обернулся и пшикнул ему по глазам слезоточивым газом.

Он охнул, а я спокойненько прикрыл за собой дверь.

Этот умный думал: я буду убивать его пронзительными взглядами, презрительными словами, изощряться остротами, а ему — тьфу! Я успел понять, что «тьфу».

Раз такая теперь мораль — соответственно.

Было весело. Смеялись до упаду. Но вот гости ушли. И вдруг она неожиданно сказала:

— М-да… Ну и типы к нам ходят… — Такого от нее слышать не приходилось.

— В чем дело? Это мои сослуживцы.

— Ни одного приличного человека, — сказала она.

— Как? А Эрнест?

— К сожалению, Хемингуэй к нам еще не заходил, — усмехнулась она. Рот ее от злости перекосился.

— При чем здесь Хемингуэй? Он вообще-то Эрнст, но разница не столь серьезна.

— Совсем несерьезна.

— Он давно умер. Он не мог к нам заходить…

— Будь уверен, он бы не зашел к нам, если бы был жив.

— Почему — не зашел? Кто знает, может, он заходил бы ко мне каждый день и мы бы с ним сидели, ездили бы на рыбалку, болтали…

— Тебе бы только болтать! — Рот ее опять начал кривиться, прежде за ней такого не водилось.

— В чем, собственно, дело? Чем тебе не нравятся мои сослуживцы, ума не приложу. Они такие же, как и твои приятели, других приятелей у меня нет.

— Какого черта у тебя такие приятели?

— Чего ты хочешь, в таком случае?

— Хочу, чтобы к нам хоть раз зашел стоящий человек… — Рот ее от злости кривился, ходуном ходил в разные стороны.

— Ты кого-нибудь конкретно имеешь в виду?

— …Настоящий серьезный порядочный человек…

— Хемингуэй, значит? А больше ты никого не имела в виду?

— Отстань от меня.

— Напрасно, между прочим, ты не заметила Эрнста Жохова, он интересный человек, приятный парень.

— Твой Жохов ни с кем не считается.

— А ты с ним считаешься? Эрнст рассказывал о себе, но никого не задевал. Чем плохо? Он всех немного заслоняет, он очень энергичный человек.

— Возмутительно! — Она вдруг хватает тарелку и кидает в стену.

Осколки брызнули в разные стороны и звонко упали на пол.

Дальше говорить бесполезно. Всякое возражение пресекается тарелкой в стену. Звон посуды заставляет умолкнуть окончательно.

Моду взяла: чуть что не по ней — сразу бац! Хорошо еще, в стену, не в лицо кидается.

А я находчивый! Купил металлические тарелки взамен разбитых. Может, отучится кидаться посудой. Пусть теперь попробует разобьет!

…Было почти двенадцать. Ее все не было. Придет. Никуда не денется. Вот-вот должна появиться.

Прошел еще час. Пестрый гул города проходит сквозь двери и окна, назойливо лезет в уши. Шум небольшой, децибел сорок, не больше, но беспокойство усиливается. В голову полезли разные мысли. Лезут и лезут.

Новая металлическая тарелка вдруг оказалась под рукой, свирепо сжал ее в кулаке, она превратилась в бесформенный жалкий комок.

Раздался стук в дверь. Дверь не была заперта.

— Войдите.

Входит громадного роста мужик, свежепобритый, постриженный, держит фуражку в руке, знаки пожарной части на шинели в петлицах.

— Здравствуйте, — говорит. — Меня зовут Эрнст. Я от Любы. Она скоро будет.

— Вы откуда?

— Мы вдвоем с ней ловили такси на проспекте. Она завернула по делу, тут неподалеку. Просила ее подождать, скоро будет.

— Раздевайтесь, снимайте шинельку, пожалуйста, снимайте…

— А вы кто будете?

— Муж!

— Тогда извините. Не ожидал. Извините меня. Уж вы извините. — Он надел фуражку, вышел и прикрыл за собой дверь.

Люба заставляла себя ждать.

На другой день вечером раздался звонок. Дверь не была заперта. На пороге появился бойкий мужчина.

— Мне нужна Люба, — сказал он. Вошел и стал окидывать цепким взглядом квартиру.

— Ее нет, — сказал я.

— А где она?

— А вас зовут Эрнст?

— А вы меня знаете? Откуда?

— А вы хотите мне досадить? Вы бы хоть выпивку с собой принесли.

— А Люба где?

— Ушла.

— Куда?

— Домой.

Он решительно направился к двери.

— Куда же вы? Куда? Садитесь. Her выпивки, в карты сыграем. — Я широким жестом приглашаю к столу.

— Я за выпивкой, — подмигнул он и торопливо вышел. И вряд ли я когда еще встречу этого рэкетира.

Но даже если она подошлет еще рокера, брокера, докера или парашютиста, ни в какой проделке ничего веселого уже больше не будет. Шутка себя исчерпала. Плотнее закрыл за ним дверь и повернул ключ в замке до упора. Для безопасности.

— Посмейтесь! Ну, еще! Смейтесь, смейтесь!

Он с удовольствием слушает ее смех. Он говорит ей:

— Ваш смех — чудо!

Она отвечает:

— О! можно и дальше валять дурака?

— Валяйте, валяйте! — умоляет он.

Он, интеллигентный человек, после длительной работы в большом городе приехал в отпуск отдохнуть на юг. Жара, море огромное перед глазами. Утром солнце выкатывает из моря, будто горящий шкаф. Вечером лунную дорожку раскачивает вода. Можно на все смотреть и не торопиться. Фрукты свисают с деревьев. Ягоды на грядках, не на прилавках. Все рядом. В саду. Рви и ешь. Поправляйся. Женщины за всем хозяйством ухаживают, бодро беседуют между собой. Ходят, бродят неторопливо, переговариваются райскими голосами. Не спорят. Не шумят. Не требуют. Сразу видно, находятся в своей тарелке, а не в какой-нибудь чужой.

На юге он ест, пьет, ни о чем тяжелом, серьезном не думает. Он расслабляется на жаре. Смотрит в небо. Ходит в горы. Собирает у моря камешки, ракушки. Лежит на теплом песке. Прыгает с камней в море. Все хорошо. Он холост. Молод. Полон сил.

И вот уже ходит под руку с хохотушкой. Может быть, строит планы с ней.

— Где ваш веселый смех? Дайте мне его еще раз послушать!

Она весело хохочет просто так, и он доволен.

То был смех не над ним. И он с радостью его слушал.

Вдруг ночью, когда он спал у открытого окна, наслаждался свежим морским воздухом, какая-то летучая жужжащая тварь влетела в окно. Покружилась. Пожужжала. И укусила его прямо в зад.

Он вскочил, взвыл, возмутился, бросился за ней, но ее след простыл. Она беспечно улетела в сторону моря, откуда прилетела, только ее и видели. А может, не в сторону моря, кто ее поймет.

Какой тут сон! Какой отдых! Зачем прилетала эта гадина? Чего ей у себя не хватало?

Укушенное место вздулось. Болело. Все сильней, сильнее.

Укус летающего гада испортил настроение, а если дальше посмотреть, то, может быть, перевернул жизнь.