Юрий Гельман - Зал ожидания (сборник)

– Покури, – сказала она ласково, левой рукой обняв меня за шею, а правой поднося пачку «Пегаса».

«Ну, баба! – подумал я. – Уж сколько лет не выпускают эти сигареты, а у неё – всегда пожалуйста!»

– Специально для тебя! – прочитав мои мысли, сказала Муза.

– А ты знаешь, между прочим, – сузив глаза, сказал я, – что в «Пегасе» обнаружили наибольшее количество канцерогенов? Он даже хуже «Беломора».

– Этот – не хуже, – спокойно парировала Муза. – Кури, не бойся.

Она устроилась рядом на диване, положив ногу на ногу, и её бёдра приобрели умопомрачительные очертания. Сигарета в тонких пальцах была столь же естественна, как арфа в руках Аполлона, а светло-золотистые волосы, террасами спускавшиеся к плечам, благоухали, будто вымытые в струях Иппокрены.

В какой-то момент мне захотелось оставить свою писанину до следующего вечера, но Муза, как истинный знаток моей души, моментально уловив эти колебания, тут же преобразилась. В общем-то, мне было грех на неё обижаться, да и права на это, если быть честным, я не имел. Но в строгом коричневом костюме, закрытом, где только можно, она всё равно смотрелась как кинозвезда.

– Зачем ты? – спросил я.

– Чтобы ты не отвлекался, – улыбнулась она. – Хочешь, я к Зотину слетаю, посмотрю, что он там наваял.

Мысль была интересная. Я взглянул на часы.

– Да он спит давно! Кроме того, ты думаешь, я тебя отпущу так поздно?

– Юрочка, ты же знаешь, что мне ничто не угрожает. К тому же это тебя развеселит.

– Пожалуй, только ты не долго, – сказал я, поднося к губам её руку.

Мы встретились в последний день года. Невольно вспомнилась песенка про пять минут из «Карнавальной ночи». И хотя до полуночи оставалось ещё несколько часов, – по сравнению с долгими годами разлуки и неведения они и впрямь стали похожи на мимолётные пять минут. Мир застыл в ожидании, притворился неподвижным; казалось, ничего уже не может произойти.

У меня была маленькая искусственная ёлка, оливье и холодец, над которыми я колдовал накануне, две бутылки вина и торт, доставшийся мне в качестве трофея после боя в «Кулинарии».

Когда звонок заикнулся и осёкся на полуфразе, – у меня было всё готово. Я распахнул дверь, даже не посмотрев в глазок.

Это была Она, но невесть откуда возникшая досада просочилась в область эмоций и примешалась к радости, которую сулила мне наша встреча. Это была она – но совсем другая, изменившаяся настолько, что в это трудно было поверить. Впрочем, чего же я хотел: чтобы женщина на четвёртом десятке выглядела, как в девятнадцать? И всё же в пыльном свете тусклой этажной лампочки стояла моя юность.

– Ну вот, это я, – вздохнула она, снимая с головы лисью шапку – должно быть, для того, чтобы я точно узнал её.

– Здравствуй, Света, – сказал я, с трудом сокращая паузу. – Входи.

Она вошла в прихожую, не спуская с меня своих зелёных глаз, и я почувствовал, что она как будто ожидает моего движения в сторону взаимных объятий. И я действительно готовился именно к такой встрече, но что-то удержало меня, я спасовал, и Света тут же уловила эту мою нерешительность.

В этот момент вернулась Муза.

– Ну что? – спросил я, отложив ручку и закуривая.

– Ты был прав: он спит, – ответила она грустно. – Не туши.

Она тоже подожгла сигарету, прошлась по комнате, обхватив себя руками, так, что ладони едва не касались друг дружки на спине.

– Замёрзла?

– Совсем чуть-чуть. – Она остановилась посреди комнаты, посмотрела на меня в упор. – А знаешь, ты этого Зотина неплохо изучил.

– То есть…

– Могу воспроизвести то, что он сочинил.

– Ну-ка, забавно.

Спать ложусь, пустой живот – вот так перестройка!

– Слушай, Муза, – сказал я, поморщившись, – у меня на твоём месте язык бы не повернулся. Это как вообще называется, поэзия?

– Милый, но ты же не на моём месте. Послушай, во все века находились бестолочи и графоманы. Так что же мне из-за них в тартарары лететь? Слава Богу, что на тысячу бездарей находится хоть один нормальный поэт, а это значит, что я ещё нужна, что ценности этой жизни ещё не до конца утрачены. А сор – он осыплется, как отмершая кожа, перегниёт, как на свалке, и исчезнет.

– И ты называешь это сором? Но почему этот сор забивается во все щели, мешает дышать?

– Юрочка, пожалуйста, я тебя очень прошу: ты пиши, обязательно пиши, ты должен это делать. Не отвлекайся.

– Ты сильно изменилась. Извини… – сказал я, отводя глаза.

– Догадываюсь, – вздохнула Света. – Той девочки, которую ты знал, больше нет, не существует в природе.

– А ты – ты другой человек? Не она?

– Я…

Света поставила бокал, откинулась на спинку кресла, пытаясь стряхнуть с себя напряжение.

– Я слышал, что у тебя всё в порядке: работа, семья…

– Хм, слышал… Из Северодвинска сюда не слышно.

– Допустим, но разве это неправда?

– Правда, – вздохнула она. – Всё правда – и работа и семья. Но в прошлом, всё в прошлом…

– Не понял, – сказал я и убавил звук телевизора.

– Ну что, на работе не заладилось с самого начала. Технологом я не хотела и пошла мастером. Что ты, это была северодвинская аномалия – баба мастер! Со всего завода ходили смотреть. Механосборочный цех, в коллективе одни мужики, а тут я… Честно говоря, я не представляла себе эту работу. Для того чтобы всё шло хорошо, нужно крутиться, как белка в колесе, всё время что-то выбивать, с кем-то ругаться, ловчить. А ведь я наивно полагала, что завод – это чётко отлаженный механизм… Куда там! Вот и пошло-поехало. Терпела сколько могла, потом уволилась. За последних семь лет сменила несколько работ, сейчас – приёмщица в ателье женского платья, вот…

Она умолкла. Я подсыпал ей в тарелку оливье, наполнил бокал.

– Дай сигарету, пожалуйста, – попросила она.

– Ты – куришь? Вот уж чего не могу представить!

– Я не курю. Так, иногда…

Света затянулась глубоко, самозабвенно, и мне показалось, что она слукавила насчёт «иногда».

– А семья, знаешь, тоже… Не думаешь ли ты, Юрочка, что мы с тобой оба были запрограммированы на это?

– Но я ведь не знал, я думал – у тебя порядок.

– Ах да! Это мне писали о тебе.

– Ты хочешь сказать, что если бы мы остались вместе…

– Не знаю, – вздохнула она и отпила из бокала. – Сколько времени?

– Около десяти.

Я жестом предложил Светлане кушать, она жестом отказалась, и я поднялся из-за стола, чтобы убрать холодец. На кухне я поставил на огонь чайник, вымыл тарелки.