Яшар Кемаль - Разбойник

Одемишцы с безграничной скорбью ожидали, когда будут привезены тела Чакырджалы и его сподвижников. Увидев убитых контрабандистов, они долго потешались над незадачливым пашой.

После этого случая Саид-паша словно лишился рассудка. Чуть кто обмолвится о Чакырджалы, он тут же выступает в поход. Окружает указанное ему место, начинается бой. А в конце концов выясняется, что он уничтожил еще одну шайку контрабандистов или разбойников — только не Чакырджалы. Но перед тем он уже успевает разослать во все концы телеграммы о победе. И каждый раз попадает впросак. А донесения продолжают сыпаться. Чакырджалы здесь, Чакырджалы там. Паша просто с ног сбился, а разбойник неуловим. Хоть и подозревает паша, что его водят за нос, но ничего не может поделать — вдруг это и впрямь окажется Чакырджалы?

Людей, приносящих ложные сведения, приказывал бить палками, но число их не убавлялось.

— Нет сил, — жаловались доносчики, — нет сил терпеть притеснения этого Чакырджалы. Что он вытворяет, паша, и сказать невозможно. Сведения наши верные, но он успевает бежать до твоего прихода.

В конце концов бесполезное преследование осточертело паше. Он понял, с каким умным, изворотливым человеком имеет дело. И перестал обращать внимание на все донесения, истинные они или ложные.

Бродит со своими аскерами по деревням, велит наказывать палками всех, кто ни попадется на глаза: он убежден, что все тамошние жители — пособники и укрыватели Чакырджалы.

Даже заклятые враги Чакырджалы и начальники сил преследования перестали сообщать паше о местопребывании разбойника. А если кто и осмелится сунуться к нему: там, мол, Чакырджалы, — то, будь даже эти сведения достоверны, паша приказывает подвергнуть доносчика наказанию палками и предает суду как «нукера Чакырджалы». Тюрьма переполнена такими «нукерами». Их тут на целый батальон хватило бы. Так, во всяком случае, полагали все видные придворные вельможи.

Чакырджалы был в превосходнейшем расположении духа. Целыми днями упражнялся в стрельбе, развлекался.

— Видишь, — весело сказал он Хаджи, — как мы дурачим этого Саида-пашу. Он теперь головы от стыда поднять не может.

— Ты забываешь о долге благодарности, эфе, — ответил ему нукер. — За добро положено платить добром.

— Ты прав, Хаджи. Руки у нас сейчас развязаны, мы можем спуститься на равнину. Даже если кто и предаст нас, Саид-паша все равно не поверит. Мы можем даже войти в расположение его войск. Знаешь, с чего мы начнем?

— С чего, мой эфе?

— Ограбим несколько богатых домов в этих горных селениях и спустимся на равнину. Пусть паша поднимется в горы. Хочет не хочет, мы его заставим подняться. Пусть его заманивают две наши вспомогательные шайки. А сами мы спустимся на равнину. Я не я, если паша не взбесится окончательно. Собирайтесь.

Они шли крутыми каменистыми тропами. Нередко приходилось перебираться через глубокие расщелины. Местами, чтобы не упасть, надо было цепляться за скалы. К тому времени Хаджи Мустафа был уже человек пожилой. Силы у него быстро иссякали.

— Не могу больше, эфе, — взмолился он. — Нельзя ли выбрать дорогу полегче?

— Нельзя, Хаджи, — ответил эфе. — Даже если твой враг — мураш, берегись его как слона. Верная это поговорка.

— Да ведь мы же хорошо знаем, что кругом никого нет.

— Все равно нельзя, Хаджи. Пусть даже нам донесут, что Саид-паша разгромлен вместе со всем своим войском. Пусть даже мы увидим это собственными глазами.

Хаджи не стал больше жаловаться, потащился дальше. Но про себя он на чем свет стоит клял и скалы, и свое разбойничье занятие. Измучились и остальные, включая самого Чакырджалы. Но он, стиснув зубы, продолжал путь, и нукерам оставалось только следовать за ним.

Незадолго до того, как они оказались на равнине, шайка Кара Али похитила сына одного деревенского старосты. Это похищение, как всегда, приписали Чакырджалы. Саид-паша направил туда один из своих отрядов. Назавтра был совершен налет на другую деревню, далеко от этого места. Саид-паша послал своих аскеров и туда. Затем поступило известие об убийстве одного ага со всеми его домочадцами. Срочно выступил и третий отряд.

Чакырджалы спустился на равнину смертельно измученный. Дней десять прогостил в Тире у одного из своих богатых друзей. Там он высмотрел очень богатого человека, владельца нескольких поместий. И однажды нагрянул в его дом:

— Не шевелиться! Буду стрелять без предупреждения!

Дом переполнен гостями. Не обращая на них ни малейшего внимания, эфе заявляет:

— Я Чакырджалы.

— Добро пожаловать, эфе, — выдавливает хозяин.

— Выкладывай все деньги.

Денег оказывается немало — четыре тысячи золотых. Хаджи сгребает все это в сумку, и они покидают дом. Чакырджалы со своими людьми укрывается в доме друга, тем временем жандармы и аскеры перекрывают все дороги, ждут: когда же покажется Чакырджалы.

Услышав об этом, Саид-паша принял все меры, чтобы схватить разбойника на равнине.

А он — через три дня — проскальзывает мимо всех засад и, попутно грабя дома богачей, поднимается обратно в горы. Часть награбленных денег он отдает парням, которые водили пашу за нос, часть — крестьянам.

К этому времени в горах почти не осталось мелких шаек. Уцелевшие прячутся кто где может. Лишь несколько разбойников продолжают свое дело, не боясь Чакырджалы, среди них Камалы Зейбек.

— Этого паршивого пса надо прикончить, — сказал Чакырджалы Хаджи Мустафе. — Пусть наши лазутчики не спускают с него глаз.

Через неделю Чакырджалы получает необходимые ему сведения о Камалы и пускается в путь. Камалы беззаботно развлекается, и эфе удается покончить с ним одним выстрелом. Уничтожена и вся его банда.

Только после этого Чакырджалы признался Хаджи:

— Мы все очень устали. Надо отдохнуть в каком-нибудь надежном месте.

Они перебираются через горы, выходят к городу Мугла и, ограбив там одного богача, пробиваются через засады в Анатолию.

В тамошних горах они отдыхают полтора месяца. Затем возвращаются в свои излюбленные места — горы Мадран, Пятипалая, Бабадаг, Карынджалы.

— Эфе, — однажды сказал Чакырджалы один юрюкский ага. — А знаешь, что говорит этот Саид-паша повсюду, где только бывает? Чакырджалы-де от меня удирает. Не осмеливается встретиться со мной лицом к лицу, как подобает мужчине. Пусть хоть раз примет бой, а уж там Аллах сам решит, за кем будет победа. И все его люди то же самое твердят. Видно, хотят обесславить тебя перед народом.

Пришлось Чакырджалы поразмыслить. Что же все-таки на уме у паши: то ли он старается бросить пятно на его имя, то ли нарочно подначивает? А может, одновременно обе цели преследует?

— Хаджи!