Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма

– Даниил – это мой брат, – пробормотал он плоским мертвым голосом. – Даниил тебя нашел – и его друг Бруно.

– Беньямин, – поправилась Лили, глядя ему в лицо так нежно, что он тут же ее простил. – Конечно же.

– Линц далеко, целый день ехать – или даже дольше. Можем на поезде, думаю. Ты сама оттуда?

Она кивнула, но Беньямин не очень поверил. Он с любопытством вгляделся в нее. – Ты правда не помнишь, кто ты такая?

– Я сказала, что у меня нет имени. Это правда. Дело не в памяти.

– Ты убегала, когда на тебя напали?

– Нет. – Губы у нее задрожали. – Нет, я бежала куда-то, а не откуда-то. – Она показала ему таз. – Думаю, этого хватит. В доме всего трое.

– Лучше набрать полный, – сказал Беньямин. – Старая ведьма втихаря слопает половину.

Гуляя по саду в поисках первых осенних крокусов, безвременников – Colchicum autumnae , – что росли в изобилии под древним ореховым деревом и были ему утешением в надвигающейся осени, Йозеф заметил Лили и Беньямина среди фруктовых кустов – и замер. Увидел их головы, сдвинутые так близко, и ему стало нехорошо. Он сделал еще пару шагов, увидел, как Беньямин вкладывает ярко-красную малину меж девичьих губ, услышал ее громкий смех и отвернулся, кусая костяшки пальцев: злая зависть поразила его, острая, как удар в солнечное сплетение.

Не разбирая дороги, Йозеф ринулся прямиком через огород – к неприкосновенности своего кабинета, но глаза его так застлала влага, что он едва видел узкую тропку. Ноги не слушались, он давил травы направо и налево, выпуская на волю укоризненные ароматы – бессловесный язык съедобных растений: резкий цитрусовый дух лечебной польши, навевающий воспоминания запах мяты, о каком Калпепер 29– а также античные греки – говорил, что он возбуждает в стариках похоть; тмин, высаженный Гудрун, – от неверности мужей; едкая вонь руты – травы покаяния, сожаления. И вот наконец еще один запах, пьянящий всем тем, что прилежит к дому, – до того сильный, что висит в воздухе, как вкус, – дотянулся до него, забрал, и Йозеф понял, что забрел в кусты розмарина, где прачка развесила мелкое домашнее белье на просушку, как встарь. Он осел на мшистую скамью рядом и принялся растирать голени. Надвигалась старость; еще чуть-чуть этих глупостей – и он станет мишенью для насмешек или того хуже: как те достойные порицания старцы в Книге пророка Даниила, алкавшие юности и красоты Сусанны. Отец рассказывал ему эту историю полвека назад. Но лишь теперь Йозеф осознал, что Леопольду, который всегда казался древним, как многие отцы – своим отпрыскам, было почти пятьдесят – всего на семь лет младше самого Йозефа, – когда тот женился на красивой образованной дочери состоятельного торговца шелком. Йозефа пробило крошечным толчком – он осознал еще одно: Берте Землер, его несчастной матери, было всего двадцать два, почти как Лили. И то было не немыслимо…

Довольно. Обстоятельства совершенно иные. А Беньямин, он достойный молодой человек, может далеко пойти. Сыщешь ли пары лучше, если оставить в стороне вопросы веры – и если Лили и впрямь потерялась?

А если не потерялась? Поведение, которое он только что наблюдал, совершенно отличалось от того, какое она выказывала в формальной беседе. С Беньямином, казалось, ей легко и просто, она разговаривала, смеялась и двигалась без всякой дремотной зажатости или робости речей. Если Берта Паппенхайм подсунула ему в дом эту девушку, то Беньямин, столь легко увлеченный хорошеньким личиком, – несомненно участник заговора. Йозеф с трудом верил, что мальчишка мог предать его великодушную дружбу, но такое случалось и прежде. Вопреки его опеке, подаркам и гостеприимству своих владений – нив чем из этого Йозеф ему не отказывал, – Зигмунд теперь не только выказывал равнодушие к нему на людях, но пренебрежительно отзывался в присутствии общих знакомых о застенчивости Йозефа, его чрезмерной осторожности, его странности — не только как профессионала, но и как мужчины. И все оттого, похоже, что Йозеф не смог признать in toto [56] установок своего бывшего коллеги на предмет сексуальной этиологии. Если ты не с Зигмундом – ты против него, и так было всегда.

Йозеф отщипнул цветущий побег розмарина и поднес к носу. Гудрун шумно нахваливала это растение, и он знал, что у розмарина есть и другие качества, какие считаются даже важнее, чем приятные ассоциации с постельным бельем, полотенцами и мылом. Со слов Гудрун, если положить его под подушку, он отгоняет кошмары, «венгерская вода» 30усмиряет подагру, а настойка улучшает память. «Вот розмарин, это для воспоминания» [57]– на сей раз ее заявление поддержал сам Шекспир. Говорили также, что розмарин – приворотный: дотронься веточкой до желанного избранника, и тот ответит на твои чувства. Йозеф закрыл глаза и позволил воображению воссоздать блаженный миг исполнения желания, а затем выпустил розмарин из пальцев, и тот упал на холодную голую землю.

Нынче утром ведьма Швиттер долго восторгается моей прической. Косы обернуты вокруг моей головы маленькой короной. Грет иногда делала мне такую – по особым дням или когда мы ездили туда, где все кладут цветы на землю.

– Кто-то на славу потрудился. Ведь не отец же, правда?

– Йоханна. – Я пропускаю громадную жирную Урсель, чтоб она могла добраться ковровой щеткой под стол и собрать крошки.

– Хм. И когда же она успела?

– Перед завтраком. Мне не нравится, когда волосы так. Заколки втыкаются. Мне тяжело. Шея ноет.

– Красота требует жертв, – говорит ведьма, постукивая меня своей палкой. – Скажи-ка, а Йоханна с вами завтракала?

– Она по утрам только кофе пьет. – Ведьма с Урсель переглядываются.

– Понятно. А… – Тут ведьма собирается спросить что-то еще, но, похоже, передумывает и вместо этого сообщает Урсель, что хочет на обед. Когда мы остаемся одни, она говорит мне: – Ну, Криста, ты сегодня прямо как принцесса, так что и веди себя подобающе.

– Моя прабабушка была настоящей принцессой.

– Да-да.

– Была-была, – упрямлюсь я.

– Сказочной принцессой?

– Не говорите глупостей. Моя прабабушка была настоящей принцессой. В Индии.

– Это ты говоришь глупости, Криста. Коли так, ты была бы черная, как цыганка, а ты посмотри на себя – идеальная златовласая фройляйн, белоснежная, так что нечего тут ерунду болтать. – Я высовываю язык, но ведьма Швиттер слишком увлеченно возится в своей корзинке и не замечает. – Иди сюда. Смотри, что я тебе принесла. – Достает деревянную катушку ниток. У Грет было много таких – с навитыми на них разноцветными нитками, лежали у нее в коробке для штопки, но у этой сверху вбиты четыре гвоздика. В другой лапе ведьма держит клубок шерсти.

– А это для чего?